Анархизм как речевая ошибка

Анахронизмы в русском языке

Нестерова И.А. Анахронизмы в русском языке // Энциклопедия Нестеровых

Лучший юмористический канал: анекдоты, приколы, юмор и куча ржачных видео

Понятие анахронизма

В русском языке распространены анахронизмы как в речи, так и в публицистике. Это обусловлено, прежде всего, тем, что анахронизм воспринимается как застрявшее в настоящем прошлое. Слова и термины, оставшиеся в далеких эпохах, продолжают звучать и использоваться, несмотря на возраст.

Есть и другая сторона анахронизмов – неуместное использование современных слов в канве исторических текстов.

Слово анахронизм пришло в русский язык из греческого и переводится буквально «против времени». Сам по себе анахронизм – это «противоречие хронологии». В различных словарях и энциклопедиях существует множество толкований и трактовок данного понятия. Ключевые из них нашли отражение в таблице ниже.

Толкование термина «анахронизм»

Толковый словарь Даля [1]

Анахронизм – это погрешность от соединения неодновременных событий; ошибка в летоисчислении, в порядке событий или в обстановке их; несовременность, обчет, невсупорица.

Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона [2]

Анахронизм – это погрешность против хронологии, отнесение какого-нибудь факта к другой эпохе часто в поэзии (у Шекспира в «Юлии Цезаре» упоминаются «башенные часы», появивш. только в XIV в).

Энциклопедический словарь [3]

Анахронизм – это ошибочное или условное отнесение событий, явлений или реалий одной эпохи к другой.

Толковый словарь русского языка. Д.Н. Ушакова [4].

1. Ошибочное приурочение события одной эпохи к другой, нарушение хронологического правдоподобия (истор.). Упоминание о пушках в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» является анахронизмом.

2. Явление или понятие отжившее, устаревшее, не соответствующее условиям современности; пережиток.

Толковый словарь русского языка. С.И.Ожегов, Н.Ю.Шведова [5].

1. Анахронизм – это пережиток старины.

2. Нарушение хронологической точности ошибочным отнесением событий одной эпохи к другой, хронологически неточным выражением, изображением чего-нибудь

Советский энциклопедический словарь [6]

Анахронизм – (греч. anachronismós, от ana- ≈ обратно, назад, против и chrónos ≈ время), ошибка против летосчисления (хронологии).

Ошибочное или условное приурочение событий и черт одной эпохи к другой. Анахронизмы органичны для искусства и литературы средних веков и Возрождения, для классицизма. В реалистическом искусстве 19≈20 вв. анахронизм в связи с требованием исторической правдивости воспринимается как недостаток произведения, но в отдельных случаях выступает как осознанный художественный приём (например, в романе «Дела господина Юлия Цезаря» Б. Брехта).

В переносном смысле ≈ пережиток старины, устаревшие, отжившие взгляды, обычаи, суждения, не вяжущиеся с современными воззрениями.

Толковый словарь А.П.Евгеньевой [7]

1. Нарушение хронологической точности ошибочным отнесением событий или явлений одной эпохи к другой.

2. Устарелое, не соответствующее условием современности явление, понятие, мнение и т п.

Рассмотрев представленные трактовки, нельзя не согласиться с мнением Д.Ю. Густякова, который указывает на то, что: «По традиционной семантике понятие «анахронизм» трактуется как любое хронологическое нарушение, хотя более распространенным является переносное значение данного термина как включение в более поздний контекст чего-либо несвоевременного, устаревшего» [8].

Анахронизм отражает лингвистические погрешности, которые направлены на то, чтобы внести путаницу во временные рамки. В литературе анахронизмы используют специально для создания определенных эффектов.

Виды анахронизмов

В современной лингвистике имеют место два вида анахронизмов: модернизирующие и архаизирующие.

Теперь обратимся к пониманию каждого вида анахронизмов. Так архаизирующий анахронизм предполагает осмысление нового на фоне известного, он апеллирует к опыту адресата. В то время как модернизирующий анахронизм должен сближать обсуждаемые реалии и адресата. Сам по себе модернизирующий анахронизм так же, как и архаизирующий, обращается непосредственно к опыту, но к опыту актуальному. Однако в случае использования того или иного вида анахронизмов неизбежно возникает эффект комичности или иронии. Для наглядности ниже представлены ряд примеров использования анахронизмов.

Толкования термина «анахронизм»Примеры использования анахронизмов

Намеренное использование анахронизма

Ну что трудящиеся, пришло время снова объединяться.

Башар Асад глаголит истину о необходимости мира в Сирии

И вот наступает праздник прихода

солнца – «мескаль»; Чал – напиток из верблюжьего молока, в тех кувшинах набирал

необыкновенный вкус и чудодейственную силу [9].

Татьяна написала месседж Евгению Онегину о своей любви.

А теперь обратимся к писаньям старины глубокой, чтобы понять почему европейцам русского человека никогда не понять.

Раскольников, будучи студентом вуза, зарабатывал репетиторством.

Резюмируя все выше сказанное, анахронизмы можно смело причислить к стилистическим ошибкам, если только они не употреблены намеренно.

В чем различия между архаизмом и анахронизмом

В современном русском языке достаточно часто путают такие понятия как «архаизм» и «анахронизм». Это обусловлено созвучностью и определенным сходством в трактовке. Прежде, чем четко разделить данные термины, необходимо рассмотреть понятие архаизм.

Архаизм – это устарелое название актуального понятия, у которого есть другое, современное название. Также архаизм – это слово или выражение, вышедшее из повседневного употребления и потому воспринимающееся как устарелое [10].

Примеры архаизмов приведены ниже в таблице вместе с толкованием лексического значения.

Предмет предназначенный грести что-либо

Умеющий видеть будущее

Предмет на котором сидят

Стул, табурет, кресло и т.д. и т.п

Отличие анахронизма от архаизма можно сформулировать следующим образом: анахронизмы это слова, употребление которых ошибочно в силу их архаичности или наоборот в силу их модернизма. В то же время архаизмы – это устаревшие слова, вышедшие из употребления. При этом архаизм может быть анахронизмом в случае неуместного использования в речи или в тексте статьи и т.д. и т.п.

Анахронизм как погрешность и как стилистический прием Текст научной статьи по специальности « Языкознание и литературоведение»

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Шмелева Татьяна Викторовна

В статье анализируется понятие «анахронизм» с позиций культуры речи и стилистики. Показано, что как оплошность, так и стилистический прием основаны на нарушении закона согласования хронотопа высказывания и лексики с ее временной дифференцированностью. Указаны условия, при которых анахронизм интерпретируется как стилистический прием . Предложено уточнение понятия «анахронизм» через введение двух его разновидностей, охарактеризованы стилистические эффекты каждой из разновидностей.

Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Шмелева Татьяна Викторовна

ANACHRONIZM AS AN ERROR AND A STYLISTIC DEVICE

In this article the concept of «anachronism» is analyzed from the approach of speech and stylistics. It is shown that an error as well as a stylistic device is based on the violation of the law of harmonization of the chronotope of statements and lexicon, and time differentiation. The conditions, when anachronism is interpreted as a stylistic device , are specified. The concept of «anachronism» is made clear. The stylistic effects of two varieties of «anachronism» are characterized.

Текст научной работы на тему «Анахронизм как погрешность и как стилистический прием»

АНАХРОНИЗМ КАК ПОГРЕШНОСТЬ И КАК СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ПРИЕМ

В статье анализируется понятие «анахронизм» с позиций культуры речи и стилистики. Показано, что как оплошность, так и стилистический прием основаны на нарушении закона согласования хронотопа высказывания и лексики с ее временной дифференцированностью. Указаны условия, при которых анахронизм интерпретируется как стилистический прием. Предложено уточнение понятия «анахронизм» через введение двух его разновидностей, охарактеризованы стилистические эффекты каждой из разновидностей.

Ключевые слова и фразы: стилистическая оплошность; стилистический прием; хронотоп; стилистический эффект.

ANACHRONIZM AS AN ERROR AND A STYLISTIC DEVICE

In this article the concept of «anachronism» is analyzedfrom the approach of speech and stylistics. It is shown that an error as well as a stylistic device is based on the violation of the law of harmonization of the chronotope of statements and lexicon, and time differentiation. The conditions, when anachronism is interpreted as a stylistic device, are specified. The concept of «anachronism» is made clear. The stylistic effects of two varieties of «anachronism» are characterized. Key words and phrases: a stylistic error; a stylistic device; chronotope; stylistic effect.

Слово анахронизм давно входит в русский лексикон и, в соответствии с греческой внутренней формой (буквально ‘против времени’), указывает на противоречие с хронологией. Оно фиксируется в словаре Даля в значении «погрешность от соединения неодновременных событий; ошибка в летоисчислении, в порядке событий или в обстановке их; несовременность, обчет, невсупорица» [Даль 1989: 16]. Толкование этого понятия в словаре Брокгауза и Ефрона апеллирует в первую очередь к поэтическим текстам с упоминанием анахронизмов Шекспира, Шиллера, народного эпоса, средневековых повествований о событиях античности и первых веков христианской истории [Энциклопедический. 1890]. Это слово используют в анализе произведений искусства, прежде всего живописи и литературы, обозначая «ошибочное или условное приурочение событий одной эпохи к другой»; переносное значение слова — «пережиток старины, нечто, не вяжущееся с современными воззрениями» [Большая. 1969. URL: http://enc-

dic.com/enc_sovet/Anahronizm-69002.html (дата обращения — 12.05.2014)]. Из современных словарей данную лексему толкуют [Словарь. 1981; Современный. 2001; Толковый. 2008].

В Национальном корпусе русского языка фиксируется использование этого слова с 1825-1826 гг., например, в дневнике А.И. Тургенева: существование их есть анахронизм. Судя по данным Корпуса, его использовали И.А. Гончаров, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.Ф. Вельтман, М.Н. Загоскин, Ф.М. Достоевский и др. (всего почти 400 примеров).

В последнем значении оно фиксируется и в медиасфере. Так, в статье о 360-летии присоединения Левобережной Украины к России читаем такой пассаж: В 2003 году, как пишет украинский историк Г. Касьянов, была издана брошюра, авторы которой оценивают Переяславскую раду и личность Хмельницкого. В ней говорилось, что гетман был создателем «президентской республики» на Украине XVII века, утверждается, что у созданного Богданом государства был «бездефицитный бюджет» и т. д. Естественно, подобные заявления выглядят анахронизмами — попытками создать национальную историю, оперируя современными понятиями (Т. Мухаматулин // Газета.ру. 2014. 27 марта URL: http://www.gazeta.ru/ science/2014/03/26_a_5965833.shtml (дата обращения — 27.03.2014).

Хотя в данном случае слово анахронизм поясняется, оно медиасферой вполне освоено. Об этом говорит его присутствие в заголовках: аналитическая статья о соотношении высоких технологий и клерикализма названа «АНАХРОНИЗМ?» (Русский журнал. 2012. окт.); новость о том, что РЖД предполагает отказаться от плацкартных вагонов, дается под заголовком «ПЛАЦКАРТНЫЙ ВАГОН ОБЪЯВИЛИ АНАХРОНИЗМОМ» (Московский комсомолец. 2013. 14 нояб.); информация о работе Новгородской городской думы — под заголовком «БЕЗ АНАРХИИ И АНАХРОНИЗМОВ» (Новгород. 2014. 20 марта).

Все эти факты говорят о том, что слово входит в актуальный словарь, и в его использовании в прошлом и настоящем можно, видимо, найти немало интересного. Например, факт деривационной активности слова в русском языке: словари указывают два производных от него прилагательных анахронический и анахроничный [Толковый. 2008], а медиасфера дает примеры и образованного от последнего из прилагательных субстантива анахроничность: В Канны фильм посылать не решились . из-за очевидной анахроничности (В. Корецкий // Русский репортер. 2014. №8).

Однако здесь это слово представляет интерес не как факт лексикона, а как лингвистический термин, с помощью которого обозначается погрешность (формулировка Даля, Брокгауза и Ефрона) и стилистический прием. При этом для первого случая важно понять причины погрешностей, а для второго — мотивы такого авторского решения и стилистические эффекты, которые достигаются с помощью этого приема. Сделать это,

опираясь на лингвистические толкования термина, но не ограничиваясь ими и учитывая современную медийную практику, и предполагается в этой работе.

Анахронизм толкуется среди понятий стилистики [Голуб 1997, 2007: 170-171; Москвин 2000: 48] и культуры речи [Щербаков 2003, 2005; Русская. 2006: 10; Иссерс, Кузьмина 2007: 13-14]. Правда, оно оказывается включенным в понятийный аппарат не всех изданий соответствующей тематики, напр., его нет в [Стилистический. 2003; Эффективное. 2012]. Там же, где оно есть, анахронизм рассматривается только как погрешность, — фактическая [Москвин 2000] или лексическая [Щербаков 2003, 2005; Иссерс, Кузьмина 2007].

Знакомство с указанными статьями и анализ приведенных там примеров оставляет впечатление, что появление погрешностей такого рода — исключительно следствие низкой языковой компетенции пишущих. Из сочинений школьников приводятся примеры в [Голуб 2007], они же цитируются в [Щербаков 2003, 2005], письменные работы абитуриентов составили материал пособия [Иссерс, Кузьмина 2007].

Только в словаре [Русская. 2006] говорится об анахронизме как приеме и приводятся иллюстрации из рекламы, нейминга и медиатекста. Особого внимания заслуживает тот факт, что в примере из журнала «Огонек» (1999. №14) слово, которое в сочинении школьника было бы сочтено анахронизмом, сопровождается авторской оговоркой: Пушкин вышел на поединок, выражаясь нынешним языком, с киллером, нанятым тем, кто сочинил и чьей рукой был переписан оскорбительный «Диплом». Это немаловажное обстоятельство выводит разговор об анахронизме в область авторского поведения и экспликации модусных значений.

Сегодня можно сказать, что без упоминания термина анахронизм сформулировано правило речевого поведения, предотвращающее такую оплошность [Шмелева 1983]. Это правило регулирует выбор номинаций для обозначения реалий, упоминаемых в высказывании: «номинации должны соответствовать предмету речи, если он во времени и пространстве «удален» от ситуации общения» [Там же: 76]. Правда, примеры из газетных текстов приводятся только для согласования по «месту»: И вот наступает праздник прихода солнца — «мескаль»; Чал — напиток из верблюжьего молока, в тех кувшинах набирал необыкновенный вкус и чудодейственную силу. При этом подчеркивается, что если такое согласование невозможно, автор высказывания должен подавать сигналы нарушенности правила, самый лаконичный из них — кавычки, о которых М. Цветаева писала: «Что такое кавычки? Знак своей непричастности — данному слову или соединению слов. Подчеркнутая чуждость общепринятому толкованию» [Там же: 76].

Если от кратких характеристик этой давней статьи перейти к более подробному выяснению названного правила речевого поведения и при этом воспользоваться современными возможностями поиска иллюстраций, например, уже упомянутым Национальным корпусом русского языка, то можно представить следующие соображения.

У автора есть обязанность выбирать для упоминаемых в высказывании реалий номинации, прежде всего, характерные для него как языковой личности; далее — не имеющие противопоказаний со стороны адресата; наконец, в соответствии со временем и местом обсуждаемых событий и реалий. При этом первые две фигуры — автор и адресат — нас интересуют сейчас в меньшей степени, хотя им уделено много внимания в свое время [Шмелева 1995, 1995 а, 2010]. На двух последних параметрах стоит специально остановиться, прибегнув к понятию хронотоп, которое известно в интерпретации природы художественного текста [Бахтин 1975; Ревзина 2006].

Представляется вполне допустимым (и в нашем случае желательным) бахтинское толкование хронотопа как «формально-содержательной категории литературы» толковать расширительно — как формально-содержательную категорию любого текста. Опыт такого использования понятия по отношению к тексту представлен в работах О.Н. Копытова (см. напр., [Копытов 2014: 12]).

С этим вполне согласуется понятие функциональной грамматики темпоральный ключ текста [Бондарко 1976: 197], которое легко трансформируется в актуализационный ключ текста — параметры актуализации в планах реальности/ирреальности, во времени и пространстве; они выражаются грамматикой глагола, а иногда специальными фразами типа Это случилось на Урале в начале прошлого века; История, которую я вам расскажу, произошла в нашем городе очень давно [Шмелева 1988: 34-35].

При этом важной оказывается мысль Бахтина о жанровом значении хронотопа — о том, что каждому жанру присущ свой, специфический хронотоп: так, мемуар располагает хронотопом «тогда и там», а репортаж — «здесь и сейчас». Миниатюризированый хронотоп в масштабе высказывания — комплекс актуализационных смыслов его модуса [Шмелева 1988, 1995, 2014].

В тех случаях, когда между обязательствами соотносить номинации с образом автора, адресата и хронотопом высказывания не создается противоречий, никаких речевых и стилистических коллизий не возникает. В других случаях автор склонен выбирать номинации, естественные для него, а их соответствие хронотопу высказывания выпадает из

его внимания, что и оборачивается стилистическими оплошностями, в том числе анахронизмом.

Конечно, при создании высказываний/текстов о реалиях, удаленных от автора во времени и пространстве, необходимы прежде всего знания о фактах. Недаром в словарях и справочниках анахронизм толкуется как «перестановка исторических фактов в литературном произведении, упоминание какого-либо лица или предмета, относящегося к другой эпохе» [Квятковский 2000: 42]. Но если бы это было только так, тогда бы отклонение от хронотопа не было бы стилистической и вообще языковой проблемой — а только исторической, этнографической и т.п. Языковой характер этой проблеме придает тот факт, что она может быть истолкована как проблема семантического согласования хронотопа и лексического состава диктума.

На проблему семантического согласования было обращено внимание давно [Мартемьянов 1964]. Это понятие используют при характеристике лексической избирательности, например, глаголов и существительных в роли субъекта: змея ползет / птица летит [Гак 1972, 1977: 276]. Представляется не только позволительным, но и необходимым расширить это понятие и вывести его из пространства собственно диктума (актантно-предикатных отношений) в область отношений между хронотопом (а это обязательная часть модуса) и диктумом. При этом согласование можно истолковать как требование хронотопа к номинативным ресурсам диктума.

Отвечает на эти требования лексика своим свойством, которое принято именовать «временная дифференцированность». Возникает она в силу разных причин. Одни из них связаны с изменением реальности: в словарное толкование таких лексем включается указание на «их» время, или «хронотопная» информация; например, [Современный. 2001] представляет ее в следующем виде: стряпчий — «В России 16 — начала 18 в.», «В России 18 -первой половине 19 в.», «В России до 1917г.»; ликбез — «В СССР в 20-е гг.». Таким образом, лексика сохраняет память о привязанности реалий ко времени и месту, что составляет часть лексического значения.

Другие причины временной дифференцированности слов связаны с собственно речевой практикой. Так, петербургский литературный критик и публицист Виктор Топоров в одной из статей о политической ситуации в стране употребляет слово трудящиеся и тут же в скобках замечает: хорошо забытое слово, не правда ли? (Известия 2012. 19 апр.). Действительно, это слово несет в себе память о советской эпохе, хотя нельзя его назвать изобретением большевиков или говорить и об исчезновении трудящихся в постсоветскую

эпоху. С учетом этого обстоятельства стилистически оправдано использование его в финале статьи-диалога Н. Покровской и О. Костиной «В двух шагах от инфаркта»:

О.К. Вот на этой оптимистической ноте и предлагаю закончить наше обсуждение на тему Всемирного дня охраны труда. И плавно перейти к другому, весьма даже созвучному дню и поздравить всех с наступающим Первомаем, который, если помнишь, всегда проходил у нас под лозунгом «Мир! Труд! Май!». Как по-твоему, логично? Или не очень?

Н.П. Логично! С наступающим праздником всех нас, трудящиеся массы! (Московская правда. 2014. 26 апр.; URL: old.mospravda.ru/issue/ 2014/04/26/article39643 (дата обращения -26.04.2014)). Первая из приведенных реплик содержит сигнал переключения хронотопа, а вторая уже в этом новом для текста хронотопе использует лексику заданной эпохи. И ни о каких погрешностях здесь говорить нельзя.

Итак, многие слова включают в свою семантику хронотопную информацию, или историческую память об именуемых ими реалиях. Это свойство оказывает влияние и на их выбор для конкретного высказывания в плане согласования с его хронотопом. Это означает, что такие слова могут быть использованы либо при описании и обсуждении соответствующих реалий и событий «своей» эпохи, либо они должны сопровождаться метапоказателями типа как говаривали в старину, как говорили тогда, поскольку не соответствуют правилу согласования с образом автора-современника. Отсутствие таких показателей воспринимается как одна из разновидностей анахронизма.

Другая и более распространенная причина хронотопного несогласования возникает в противоположной ситуации, когда говорящий использует характерные для себя номинации при обсуждении или описании реалий иной эпохи. Именно такие примеры приводятся из письменных работ школьников и абитуриентов: Андрей Болконский добровольно ушел на фронт; Базаров учился в одном из престижных вузов страны [Русская. 2006: 10]; В одном из интервью журналисту Пушкин сказал.; Фанаты Баха; Печорин знакомится с Грушницким в профилактории [Иссерс, Кузьмина 2007: 13-14]. Погрешности в таких высказываниях можно было бы избежать, используя метапоказатели типа как говорят теперь, как мы сказали бы сейчас, выражаясь современным языком, как это сделал автор «Огонька», применяя по отношению к Дантесу слово киллер [Русская. 2006: 10]. Понятно, почему вторая разновидность анахронизма преобладает: неискушенные авторы находятся во власти собственных речевых привычек, своего репертуара номинаций и не подозревают о требовании согласовать лексику с хронотопом высказывания.

Справедливости ради надо сказать, что такого типа анахронизм свойствен не исключительно школьникам и абитуриентам как вчерашним школьникам. Показательные примеры из медийной практики приводятся в [Касперова 2014]: в передаче Первого канала «Другие новости» о событиях августа 1942 года говорится: . у британского премьера месседж был иной: мы поможем, но не сейчас; или в «Независимой газете» в мае 2013 года встречается фраза Известно же, кому в свое время обращал свой «месседж» Столыпин. Такие факты трактуются в статье как неудачные, и с этим трудно не согласиться.

Стоит отметить, что требование согласования с хронотопом распространяется и на имена собственные, например, топонимы. Так, неоднократно переименованный Петербург в тексте должен именоваться так, каково было его имя в период, о котором идет речь. Вполне возможно, что некий персонаж родился в Петрограде, учился в Ленинграде, а сейчас вспоминает об этом в Петербурге, но всякий раз в повествовании или рассуждении о нем должен быть использован соответствующий топоним.

Итак, ситуация анахронизма возникает, когда в высказывании «встречается» разновременная лексика, и этот момент остается неотрефлектированным автором. Однако трудно не заметить, что такого толкования оказывается недостаточно, чтобы описать анахронизм полно и всесторонне.

Представляется необходимым говорить о двух разновидностях анахронизма. Так, даже из приведенных примеров понятно, что время как часть хронотопа высказывания задает его временной фон, а слово, которое не соответствует ему, либо отбрасывает назад, архаизируя описание (С наступающим праздником всех нас, трудящиеся массы), либо приближает его к современности, «модернизирует» (У британского премьера месседж был иной). Для этих выявившихся разновидностей анахронизма можно предложить термины соответственно архаизирующий и модернизирующий. При этом важно отметить, что стилистические эффекты этих двух анахронизмов принципиально различны: архаизирующий предполагает осмысление нового на фоне известного, он апеллирует к опыту адресата; модернизирующий анахронизм нацелен на сближение дистанции между обсуждаемыми реалиями и адресатом, он тоже апеллирует к опыту адресата, но актуальному. При этом и в том, и в другом случае возникают побочные эффекты иронии, комичности.

Если говорить о стилистической оплошности, то в речевой практике преобладает анахронизм модернизирующий в силу того обстоятельства, как было сказано, что пишущие не способны выходить за пределы своего лексикона и не подозревают о правиле семантического согласования хронотопа и лексики для диктума. Грамотный же носитель

русского языка если и не знает об этом правиле, то ощущает временную дифференциацию лексики, в крайнем случае, может обратиться к «лексикографии культурной памяти» [Шмелева 2007]. Владение этим параметром лексических знаний позволяет не только избегать анахронизма как погрешности, но и успешно использовать его как стилистический прием.

Так, прием архаизирующего анахронизма занимает большое место в стилистике журналиста Максима Соколова, знатока истории. В фельетоне, посвященном инциденту с советником российского посольства в Гааге Д.А. Бородиным (Эксперт. 2013. №41), он прибегает к аналогии и вспоминает аналогичный эпизод с боярином петровских времен Матвеевым. Соотнесение этих двух ситуаций выражается в заголовке текста «БОЯРИН МАТВЕЕВ И БОЯРИН БОРОДИН». И если первая из составивших заголовок номинаций построена в соответствии с исторической правдой, вторая — явный анахронизм, однако воспринимаемый не как ошибка, а как стилистический прием, направленный на ироническое освещение поведения нидерландских властей. Это подтверждается финальной фразой фельетона, насыщенной архаизмами: продерзости голландских властей и необходимости с превеликим гневом на таковую продерзость реагировать это не отменяет.

А вот в заголовке статьи Вадима Левенталя о праздновании юбилея снятия блокады Ленинграда — «СЕГОДНЯ МЫ ВСЕ ЛЕНИНГРАДЦЫ» (Известия. 27.01.2014) архаизирующий анахронизм стилистически используется для подчеркивания нашего внутреннего единения с теми, кто пережил и не пережил блокаду. В этом случае анахронизм создает торжественность, но ни в коем случае не иронию.

Модернизирующие анахронизмы представлены в примерах из уже упомянутой статьи [Касперова 2014]. Так, ирония выражается в тексте екатеринбургского интернет-издания, когда идет речь о запорожских казаках, отправивших месседж турецкому султану; автор характеризует это высказывание как случай неудачного использования слова месседж, но представляется, что здесь продуманный прием модернизирующего анахронизма, что подтверждается дальнейшим контекстом: Известно же, кому обращал свой «месседж» Столыпин. Революционерам, бомбистам, сокрушителям устоев, врагам стабильности (Ю. Борисов // Независимая газета. 2013); об осознанности употребления слова месседж говорят и кавычки.

В материалах автора находим и пример с использованием «модерного» слова с метапоказателями: Недаром он время от времени с большим успехом цитировал на публике что-нибудь из посланий Павла, или, как сейчас бы сказали, месседжей (М. Щипанов //

Вечерняя Москва. 2012). Кстати, эта статья, как подчеркивает автор, «наполнена едким сарказмом».

Модернизирующий анахронизм использует Д. Драгунский в статье «Советское -значит прошедшее» (Газета.ру. 30.07.2014. URL: http:// m.gazeta.ru/comments/ column/dragunsky/6151337.shtml (дата обращения — 30.07.2014)). Он начинает с перечисления римских императоров, каждый из которых обнаруживает заслуги перед империей и при этом ужасающие личностные качества. Далее обращаясь к фигуре римского историка Гая Светония Транквилла, написавшего «Жизнь двенадцати цезарей», автор отмечает: У Светония не было никакого когнитивного диссонанса. Выражение когнитивный диссонанс, популярное в последнее время (Яндекс дает более 200 000 ссылок), представляет собой название теории американского психолога Леона Фестингера; оно предложено в 1957 году, а у нас стало широко известно в самом конце прошлого века. Разумеется, хронотоп высказываний о римских цезарях исключает использование этого выражения, или, иначе говоря, его присутствие в высказывании вызывает «хронотопный диссонанс». Однако в данном случае это не оплошность, а явно стилистический прием модернизирующего анахронизма, понятный в контексте статьи, построенной на аналогиях Римской и Советской империй. И далее в тексте читаем: Мы пленники и мученики когнитивного диссонанса. Отнесенность выражения к римлянам и к нам как бы снимает историческую дистанцию, подчеркивая типологическое сходство, которое и доказывает автор в своем тексте.

Как же отличить оплошность от стилистического приема?

Уже обращено внимание на метапоказатели хронотопной семантики, включающие слова тогда/сейчас, старинный/современный или указания на конкретные эпохи типа петровские времена, советская эпоха и под. Такие показатели свидетельствуют об осознанном нарушении правила согласования во времени. Такие высказывания дает в больших количествах Национальный корпус русского языка: Роберт тут разозлился, как тогда говорили, по-страшному (В. Аксенов. Таинственная страсть. 2007); На Русь первые гравюры попали, видимо, из Италии, или, как тогда говорили, Фрягии — недаром за ними надолго закрепилось название «фряжские листы» (А. Домбровский // Наука и жизнь. 2008); Как сейчас говорят, он косил под аристократа XIX века (Блог. 2007); Смутный этот фон, или, как сейчас говорят, «бэкграунд», дымился за плечами Василия Гангута (В. Аксенов. Остров Крым. 1977—1979); Вообще-то я воспринял заявление Меркель с чувством глубокого удовлетворения, как говорили в старину (Д. Драгунский // Частный корреспондент. 2010); С древних времен повелось в Японии, что по мере продвижения на своем жизненном

поприще человек — будь то самурай, художник или, выражаясь современным языком, специалист, поднимающийся по карьерной лестнице, — неоднократно менял свое имя (М. Лацис // Ландшафтный дизайн. 2003); Безусловно, два компьютера, принтеры -подспорье неплохое. Но главное, как говорили во времена не столь давние, человеческий фактор (О. Белякова // Уральский автомобиль. 2004); . предстояло драться команда на команду, или, как говорили в Древней Руси, откуда и пошла эта игра, — «стенка на стенку» (Солдат удачи. 2004).

Было бы слишком просто, если бы наличие метапоказателя решало проблему. Ведь в проанализированном примере с когнитивным диссонансом нет ни метапоказателей, ни кавычек, а сомнений в том, что это — прием, не возникает. Для большей убедительности можно привести фрагмент из текста Славы Тарощиной: Начало весны — любимое время отечественных киллеров. Под звон робкой капели два с лишним века назад задушили Павла Первого. Ближе к концу столетия метнули бомбу в Александра Второго. Февральская, а по новому стилю мартовская революция уничтожила всю прежнюю власть. Скончался Сталин (неясно правда, собственной или насильственной смертью). 1 марта 1995 года убили Влада Листьева (Новая газета. 11.03.2014). Слово киллер в начале фрагмента — явный анахронизм. Но зная автора авторитетного издания, мы даже не подумаем увидеть здесь оплошность, хотя никаких метапоказателей нет. Дальнейшее знакомство с фрагментом убеждает, что перед нами стилистический прием, смысл которого состоит в обобщении событий разных эпох и подведении их под современное понятие киллерства.

Оба последних примера убеждают, как кажется, в том, что для оценки анахронизма как наивного или осознанного приема важны стилистические установки текста. Если в них входит ирония, комизм или, напротив, торжественность, — прием анахронизма не только оправдан, но и желателен. Как создаются такие установки? Прежде всего, заголовком, как можно было убедиться на примере статей Максима Соколова, и общей тональностью первых абзацев, которые задают способ восприятия последующих фрагментов текста.

Итак, лингвистический термин анахронизм, как хотелось здесь показать, соотносится с широким кругом явлений современной речевой практики — в аспектах как ее нормативного осмысления, так и стилистических возможностей. При этом оказывается, что принцип анахронизма основан на одном из семантико-стилистических законов организации русского высказывания — согласования хронотопа и лексики диктума в плане ее временной дифференцированности. Отсюда вытекает, что наивный анахронизм, который оценивается как оплошность, обусловлен прежде всего недостаточными знаниями об исторической

памяти лексики. Считать его фактической ошибкой можно в том случае, если к знанию фактов относить и информацию о наименовании всех вовлеченных в историю реалий — лиц и их статусов, институций, предметов, а также имен собственных. Что касается анахронизма как стилистического приема, то его возможности велики, учитывая, что современной прозе, в том числе медийной, свойственна ирония, в арсенал средств которой входит и анахронизм.

Вместе с тем здесь хотелось бы подчеркнуть, что понятия стилистики и культуры речи основаны на, может быть, еще не сформулированных, но объективно действующих закономерностях смысловой организации русского высказывания. А это, в свою очередь, говорит о том, что автономность разных лингвистических дисциплин нами несколько преувеличивается: все они объединяются природой языка и речевой деятельности.

Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки исторической поэтики // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. С. 234407.

Большая советская энциклопедия. Т.1. М., 1969. URL: http://enc-dic.com/enc_sovet/Anahronizm-69002.html (дата обращения: 12.05.2014).

Бондарко А.В. Категориальные и некатегориальные значения в грамматике // Принципы и методы семантических исследований. М.: Наука, 1976. С. 180-202.

Гак В.Г. К проблеме семантической синтагматики // Проблемы структурной лингвистики 1971. М.: Наука, 1972. С. 367-395.

Гак В.Г. Сравнительная типология французского и русского языков. М.: Просвещение, 1977. 300 с.

Голуб И.Б. Стилистика русского языка. М.: Рольф; Айрис-пресс, 1997. 448 с,

Голуб И.Б. Новый справочник по русскому языку и практической стилистике. М.: Эксмо, 2007. 464 с.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.1. М.: Русский язык, 1989. 699 с.

Иссерс О.С., Кузьмина Н.А. Интенсивный курс русского языка. Почему так не говорят: пособие по культуре речи. М.: Флинта. Наука, 2007. 136 с.

Касперова Л.Т. Слово «месседж» в текстах СМИ // Экология языка и коммуникативная практика. 2014. № 1. С. 120-127. URL: http://ecoling.sfu-kras.ru/wp-content/uploads/2014/05/Kasperova.pdf (дата обращения: 12.05.2014).

Квятковский А.П. Школьный поэтический словарь. 2-е изд. М.: Дрофа, 2000. 464 с.

Копытов О.Н. Текстообразующая роль модусных смыслов на фоне сферных различий (на материале современной прозы): автореф. дис. . докт. филол. наук. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2014. 40 с.

Мартемьянов Ю.С. Семантическое согласование и перевод // Конференция по вопросам теории и методики преподавания перевода: Тезисы докладов. М., 1964; воспроизведено в кн.: Мартемьянов Ю.С. Логика ситуаций. Строение текс^. Терминологичность слов: от мира к тексту. М.: Яз. слав. культур, 2004. С. 130—131.

Москвин В.П. Стилистика русского языка. Приемы и средства выразительной и образной речи. Волгоград: Учитель, 2000. 198 с.

Ревзина О.Г. Хронотоп в современном романе // Художественный текст как динамическая система: Материалы международной научной конференции, посвященной 80-летию В.П. Григорьева. М.: ИРЯ РАН, 2006. С. 265-279.

Русская речевая культура: Учебный словарь-справочник / под ред. В.Д. Черняк. СПб.: САГА, Азбука-классика, 2006. 224 с.

Словарь русского языка в 4-х тт. /под ред. А.П. Евгеньевой. Т 1. М.: Русский язык, 1981. 698 с.

Современный толковый словарь русского языка / гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 2001. 960 с.

Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. М.: Флинта. Наука, 2003. 696 с.

Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов / РАН Ин-т рус. языка им. В.В. Виноградова. Отв. ред. Н.Ю. Шведова. М.: Азбуковник, 2008. 1175 с.

Шмелева Т.В. Кодекс речевого поведения // Русский язык за рубежом. 1983. № 1. С. 72-77.

Шмелева Т.В. Семантический синтаксис: Текст лекций. Красноярск: КрасГУ, 1988. 54 с. Шмелева Т.В. Субъективные аспекты русского высказывания: дис. в виде науч. докл. . д-ра филол. наук. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1995. 35с.

Шмелева Т.В. Диалогичность модуса // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1995а. № 5. С.147-156.

Шмелева Т.В. «Привет от старых штиблет» // Российский лингвистический ежегодник. Вып. 2 (9). Красноярск, 2007. С. 33-40.

Шмелева Т.В. Автор в медийном тексте // Новгородские медиа: стилистический портрет: сборник материалов; URL: http://www.novsu.ru/пре/files/um/1588617/ portrait/titul.html (дата обращения: 12.07.2014).

Шмелева Т.В. Актуализационные смыслы // Современный русский язык: Учебник для вузов. Стандарт третьего поколения / под ред. Л.Р.Дускаевой. СПб.: Питер, 2014. С. 262-264.

Щербаков А.В. Анахронизмы лексические // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник / под ред. А.Ю.Иванова, А.П. Сковородникова, Е.Н. Ширяева. М.: Флинта. Наука, 2003. С.51-52.

Щербаков А.В. Анахронизмы лексические // Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / под ред. А.П. Сковородникова. М.: Флинта. Наука, 2005. С. 392.

Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / под ред. А.П. Сковородникова. М.: Флинта. Наука, 2005. 480 с.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т.2. 1890 г. URL: http://www.onlinedics.ru/brok7a/anaxronizm.html (дата обращения: 12.07.2014)

Эффективное речевое общение (базовые компетенции): словарь-справочник / под ред. А.П. Сковородникова. Красноярск: Изд-во Сибирского федерального университета, 2012. 882 с.

Bachtin M.M. Formy vremeni i chronotopa v romane. Ocherki istoricheskoj poetiki [The Formes of time and chronotope in a novel]. Bachtin M.M. Voprosy literatury i estetiki

[Bachtin M.M. Questions of literature and esthetics]. M.: Hudozhestvennaja literatura, 1975. Pp. 234-407.

Bol’chaja sovetskaja enciklopedia [The Big Soviet Enciclopedia] M., 1969. Available at: http://enc-dic.com/enc_sovet/Anahronizm-69002.html (accessed 12.05.2014).

Bondarko A.V. Kategoreal’nye i nekategoresl’nye znachenija v grammanike [Categorial and non-categorial meanings in Grammar] Principy i metody semanticheskich issledovanij [Principles and methods of semantic research]. M.: Nauka Publ., 1976. Pp. 180-202.

Gak V.G. K probleme semanticheskoj sintagmatiki [Towards the problem of semantic syntagmatics]. Problemy strukturnoj lingvistiki. M.: Nauka Publ., 1972. Pp. 367-395.

Gak V.G. Sravnitelnaja tipologia franzuskogo I russkogo jazykov [The Comparative typology of the French and the Russian languages]. M.: Prosveshhenie Publ., 1977. 300 p.

Golub I.B. Stilistika russkogo jazyka [Stylistics of the Russian language]. M.: Rolf; Irys-Press, 1997. 448 p.

Golub I.B. Novuj spravochnik po russkomu jazyku I prakticheskoj stilistike [New handbook of the Russian language and practical stylistics]. M.: Exmo Publ., 2007. 464 p.

Dalh V.I. Tolkovyj slovar’ zhyvogo velikirusskogo jazyka [The Explanatory dictionary of the Russian language]. T.1. M.: Russkij jazyk, 1989. 699 p.

Issers O.S., Kuzmina N.A. Intensivnuj kurs russkogo jazyka. Pochemu tak ne govor’at? Posobie po kul’ture rechi [The Intensive course of the Russian language. Why it is not said like this? The Manuel on speech culture]. M.: Flinta, Nauka, 2007. 136 p.

Kasperova L.T. Slovo message v textach SMI [The word message in texts of the Mass Media] Ecologia jazyka I kommunikativnaja practika. 2014. № 1. Pp. 120-127. Available at: http://ecoling.sfu-kras.ru/wp-content/uploads/2014/05/Kasperova.pdf (accessed 12.05.2014).

Kvjatkovskij A.P. Shkol’nyj poeticheskij slovar'[The School poetical dictionary]. 2 ed. M.: Drofa, 2000. 464 p.

Kopytov O.N. Textoobrazujchhaja rol’ modusnych smyslov na fone sfernych razlichij (na materiale sovremennoj prozy) [The Text-construction role of modus meanings in the context of sphere differences]: avtoreferat dis. doct. filol. nauk Velikij Novgorod: Jaroslav-the-Wise Novgorod State University, 2014. 40 p.

Martemjanov Ju. S. Semanticheskoe soglasovanie I perevod [The Semantic harmonization and translation] Konferencija po voprosam teorii I metodiki prepodavania perevoda: Tezisy docladov. M, 1964. Reprint in: Martemjanov Ju. S. Logika siruacij. Stroenie texta. Terminologichnost’ slov: ot mira k textu [The logic of situations. The structure of a text. Terminological words: from the world to the text]. M.: Jazyki slav. kul’tur, 2004. Pp. 130-131.

Moskvin V.P. Stilistika russkogo jazyka. Prijomy i sredstva vyrazitel’noj i obraznoj rechi [Stylistics of the Russian language. Methods and devices of expressive and figurative speech]. Volglgrad: Uchitel’ Publ., 2000. 198 p.

Revzina O.G. Chronotop v sovremennom romane [The Chronotope in a modern novel]. Chudozhestvennyj text kak dinamicheskaja sistema [A Literary text as a dynamic system]: Materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii, posv’achhennoj 80-letiju V.P. Grigor’eva. M.: IR’A RAN, 2006. Pp. 265-279.

Russkaja rechevaja kul’tura: uchebnyj slovar’-spravochnik [The Russian speech culture]. Ed. V.D. Chern’ak. St.-Peterburg: SAGA: Azbuka-klassika Publ., 2006. 224 p.

Slovar’ russkogo jazyka v 4 tomach [The Dictionary of the Russian language]. Ed. A.P. Evgen’evoj. T.1. M.: Russkij jazyk Publ., 1981. 698 p.

Sovremennyj tolkovyj slovar’ russkogo jazyka [The Modern explanatory dictionary of the Russian language]. Ed. S.A. Kuznetsov. St.-Peterburg: Norint Publ., 2001. 960 p.

Stilisticheskij enciklopedicheskij slovar’ jazyka [The Stylistic encyclopedic dictionary of the Russian language]. Ed. M. Kozhinoj, M.: Flinta, Nauka Publ., 2003. 696 p.

Shmeleva T.V. Kodex rechevogo povedenia [The Codex of speech behavior] Russkij jazyk za rubezhom. 1983. Nom.1. Pp. 72-77.

Shmeleva T.V. Semanticheskij sintaxis [The Semantic syntax]: Text lekcij. Krasnojarsk: KrasGU, 1988. 54 p.

Shmeleva T.V. Subjektivnyje aspekty russkogo vyskazyvania [The Subjective aspects of the Russian statement]: dis. v vide nauchnogo doklada. doct. filol, nauk. M.: Lomovosov’s University Publ., 1995. 35 p.

Shmeleva T.V. Dialogichnost’ modusa [The Dialogity of modus]. Vestnik MGU. Seria 9. Filologia. 1995a. nom.5. Pp. 147-156.

Shmeleva T.V. «Privet ot starych shtiblet». Rossijskij lingvisticheskij ezhegodnik. Vyp.2 (9). Krasnojarsk, 2007. Pp. 33-40.

Shmeleva T.V. Avtor v medijnom texte [The Author in the Mass Media texts]. Novgorodskie media: stilisticheskij portret: sbornik materialov. Available at: http://www.novsu.ru/npe/files/um/1588617/portrait/titul.html (accessed 12.07. 2014).

Shmeleva T.V. Aktualizatcionnuje smysly [The Actualization meanings]. Sovremennyj russkij jazyk: Uchebnik dl’a vuzov [The modern Russian language. The Manuel for Iniversities] Standart tretiegopokolenia. Ed. L.R. Duskaeva. St.-Peterburg: Piter Publ., 2014. Pp. 262-264.

Shherbakov A.V. Anachronizmy lexicheskije [The Lexical anachronisms]. Kul’tura rysskoj rechi: Encyklopedicheskij slovar’-spravochnik [The culture of Russian speech: Encyclopedic dictionary], Ed. A.YU. Ivanjv, A.P. Skovorodnikov, E.N. Shir’aev. M.: Flinta, Nauka, 2003. Pp. 51-52.

Shherbakov A.V. Anachronizmy lexicheskije [The Lexical anachronisms] Enciklopedicheskij slovar’-spravochnik. Vyrazitel’nyje sredstva jazyka I rechevyje ochibki i nedochoty [The Encyclopedic dictionary. Expressive means of the Russian language and speech errors and omissions]. Ed. A.P. Skovorodnikov, M.: Flinta, Nauka, 2005. P. 392.

Enciklopedicheskij slovar’-spravochnik. Vyrazitel’nyje sredstva jazyka i rechevyje ochibki i nedochoty [The Encyclopedic dictionary. Expressive means of the Russian language and speech errors and omissions]. Ed. A.P. Skovorodnikov, M.: Flinta, Nauka, 2005. 480 p.

Enciklopedicheskij slovar’ Brokgauza i Efrona [The Encyclopedic dictionary of Brokgauz and Efron]. Т.2. 1890 г. Available at: http://www.onlinedics.ru/brok/a/ anaxronizm.html (accessed 12.07.2014)

Effektivnoje rechevyoe obshhenie (bazovyje kompetencii): slovar’-spravochnik [The Effective speech communication (basic competences)]. Ed. A.P. Skovorodnikov. Krasnojarsk: Izdatel’stvo Sibiskodo Federal’nogo Universiteta, 2012. 882 p.

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:

Шмелева Татьяна Викторовна, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры журналистики

Новгородский государственный университет имени Ярослава Мудрого 173014 Россия, Великий Новгород, Антоново, Гуманитарный институт, ауд.1212 Е-mail: szmiel@,mail.ru

ABOUT THE AUTHOR:

Shmeleva Tatyana Victorovna, Doctor of Philology, Full Professor, Professor of the Department of Journalism

Jaroslav-the-Wise Novgorod State University

Стилистические ошибки. Анахронизмы

По сути говоря, лексические ошибки, которые мы рассматривали прошлый раз, входят в категорию ошибок, называемых стилистическими. В общем-то, это просто их разновидность. Видов стилистических ошибок достаточно много.

Например, к таким ошибкам относятся анахронизмы — неточное словоупотребление при нарушении хронологической точности. Когда слово связано с определённо исторической эпохой, а его «переносят» в другую.

«Раньше Мармеладов имел работу, но его сократили».

«В Древнем Риме недовольные законами плебеи устраивали митинги».

«Печорин получил путёвку на Кавказ».

А если подробнее, то анахронизм бывает лексический и фактический.

Это разновидность речевой ошибки. Слово используется вроде бы правильно, по значению оно совпадает с тем, что требуется, но в ту эпоху, в то время, которое описывается, такого слова не было:

«Шабашкин работает в суде».

«Зарплата у Хлестакова была маленькая».

«После окончания лицея Пушкин был принят на работу в Коллегию иностранных дел» .

«Дворовых заставляли работать и по выходным дням».

«Семейство Мармеладовых проживало в коммуналке».

«На шее у каждого раба висела его техническая характеристика».

«Раскольников учился в институте».

«Ломоносов поступил в вуз».

«Андрей Болконский добровольно ушёл на фронт».

«По заснеженным улицам Петербурга шагает революционный патруль».

«Ученик на экзамене перепутал имена и фамилии античных героев и богов».

«Стихотворение Симонова «Жди меня» стало бестселлером».

«Перенесемся в далекий Ершалаим, во дворец прокуратуры Иудеи Понтия Пилата».

«Чапаевцы строчили из автоматов».

«Тарас Бульба — настоящий лидер, воин и предводитель».

«В повести «Капитанская дочка» Гринёв всегда держал в курсе своих родителей и сообщал им новости».

«Будённый со своими дружинами громил тылы белых армий».

«Раскольников хотел пойти в милицию, чтобы признаться в содеянном».

«Чехов — один из талантливейших авторитетов того времени».

«В одном из интервью журналисту Пушкин сказал…».

«Фанаты музыки Баха раскупили все билеты».

«Горький в пьесе «На дне» описывает квартиру, где собирались всякие люди».

«Печорин приносит беды и несчастья рецидивистам, с которыми его сталкивает судьба».

Это смешение исторических фактов и реалий разных эпох: «Мать работала в колхозе, а сына отдала в учение к сапожнику».

Гениальный Шекспир тоже допустил такую ошибку (в чём подражать ему, конечно, не стоит). В своей трагедии «Юлий Цезарь» автор упомянул пушки и часы (башенные) — как известно, эти предметы были изобретены гораздо позже, и в античном Риме их быть не могло.

Дорогие читатели, предлагаю вам творческое литературное задание: най­дите в этих примерах ошибки и напишите свои варианты фраз, как они должны звучать правильно?

источники:

http://cyberleninka.ru/article/n/anahronizm-kak-pogreshnost-i-kak-stilisticheskiy-priem

http://familytimes.com.ua/kultura/stilisticheskie-oshibki-anakhronizmy

Архаизмы и их аналоги в русском языке

Анахронизмы в русском языке

Нестерова И.А. Анахронизмы в русском языке // Энциклопедия Нестеровых

Понятие анахронизма

В русском языке распространены анахронизмы как в речи, так и в публицистике. Это обусловлено, прежде всего, тем, что анахронизм воспринимается как застрявшее в настоящем прошлое. Слова и термины, оставшиеся в далеких эпохах, продолжают звучать и использоваться, несмотря на возраст.

Есть и другая сторона анахронизмов – неуместное использование современных слов в канве исторических текстов.

Слово анахронизм пришло в русский язык из греческого и переводится буквально «против времени». Сам по себе анахронизм – это «противоречие хронологии». В различных словарях и энциклопедиях существует множество толкований и трактовок данного понятия. Ключевые из них нашли отражение в таблице ниже.

Толкование термина «анахронизм»

Толковый словарь Даля [1]

Анахронизм – это погрешность от соединения неодновременных событий; ошибка в летоисчислении, в порядке событий или в обстановке их; несовременность, обчет, невсупорица.

Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона [2]

Анахронизм – это погрешность против хронологии, отнесение какого-нибудь факта к другой эпохе часто в поэзии (у Шекспира в «Юлии Цезаре» упоминаются «башенные часы», появивш. только в XIV в).

Энциклопедический словарь [3]

Анахронизм – это ошибочное или условное отнесение событий, явлений или реалий одной эпохи к другой.

Толковый словарь русского языка. Д.Н. Ушакова [4].

1. Ошибочное приурочение события одной эпохи к другой, нарушение хронологического правдоподобия (истор.). Упоминание о пушках в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» является анахронизмом.

2. Явление или понятие отжившее, устаревшее, не соответствующее условиям современности; пережиток.

Толковый словарь русского языка. С.И.Ожегов, Н.Ю.Шведова [5].

1. Анахронизм – это пережиток старины.

2. Нарушение хронологической точности ошибочным отнесением событий одной эпохи к другой, хронологически неточным выражением, изображением чего-нибудь

Советский энциклопедический словарь [6]

Анахронизм – (греч. anachronismós, от ana- ≈ обратно, назад, против и chrónos ≈ время), ошибка против летосчисления (хронологии).

Ошибочное или условное приурочение событий и черт одной эпохи к другой. Анахронизмы органичны для искусства и литературы средних веков и Возрождения, для классицизма. В реалистическом искусстве 19≈20 вв. анахронизм в связи с требованием исторической правдивости воспринимается как недостаток произведения, но в отдельных случаях выступает как осознанный художественный приём (например, в романе «Дела господина Юлия Цезаря» Б. Брехта).

В переносном смысле ≈ пережиток старины, устаревшие, отжившие взгляды, обычаи, суждения, не вяжущиеся с современными воззрениями.

Толковый словарь А.П.Евгеньевой [7]

1. Нарушение хронологической точности ошибочным отнесением событий или явлений одной эпохи к другой.

2. Устарелое, не соответствующее условием современности явление, понятие, мнение и т п.

Рассмотрев представленные трактовки, нельзя не согласиться с мнением Д.Ю. Густякова, который указывает на то, что: «По традиционной семантике понятие «анахронизм» трактуется как любое хронологическое нарушение, хотя более распространенным является переносное значение данного термина как включение в более поздний контекст чего-либо несвоевременного, устаревшего» [8].

Анахронизм отражает лингвистические погрешности, которые направлены на то, чтобы внести путаницу во временные рамки. В литературе анахронизмы используют специально для создания определенных эффектов.

Виды анахронизмов

В современной лингвистике имеют место два вида анахронизмов: модернизирующие и архаизирующие.

Теперь обратимся к пониманию каждого вида анахронизмов. Так архаизирующий анахронизм предполагает осмысление нового на фоне известного, он апеллирует к опыту адресата. В то время как модернизирующий анахронизм должен сближать обсуждаемые реалии и адресата. Сам по себе модернизирующий анахронизм так же, как и архаизирующий, обращается непосредственно к опыту, но к опыту актуальному. Однако в случае использования того или иного вида анахронизмов неизбежно возникает эффект комичности или иронии. Для наглядности ниже представлены ряд примеров использования анахронизмов.

Толкования термина «анахронизм»Примеры использования анахронизмов

Намеренное использование анахронизма

Ну что трудящиеся, пришло время снова объединяться.

Башар Асад глаголит истину о необходимости мира в Сирии

И вот наступает праздник прихода

солнца – «мескаль»; Чал – напиток из верблюжьего молока, в тех кувшинах набирал

необыкновенный вкус и чудодейственную силу [9].

Татьяна написала месседж Евгению Онегину о своей любви.

А теперь обратимся к писаньям старины глубокой, чтобы понять почему европейцам русского человека никогда не понять.

Раскольников, будучи студентом вуза, зарабатывал репетиторством.

Резюмируя все выше сказанное, анахронизмы можно смело причислить к стилистическим ошибкам, если только они не употреблены намеренно.

В чем различия между архаизмом и анахронизмом

В современном русском языке достаточно часто путают такие понятия как «архаизм» и «анахронизм». Это обусловлено созвучностью и определенным сходством в трактовке. Прежде, чем четко разделить данные термины, необходимо рассмотреть понятие архаизм.

Архаизм – это устарелое название актуального понятия, у которого есть другое, современное название. Также архаизм – это слово или выражение, вышедшее из повседневного употребления и потому воспринимающееся как устарелое [10].

Примеры архаизмов приведены ниже в таблице вместе с толкованием лексического значения.

Предмет предназначенный грести что-либо

Умеющий видеть будущее

Предмет на котором сидят

Стул, табурет, кресло и т.д. и т.п

Отличие анахронизма от архаизма можно сформулировать следующим образом: анахронизмы это слова, употребление которых ошибочно в силу их архаичности или наоборот в силу их модернизма. В то же время архаизмы – это устаревшие слова, вышедшие из употребления. При этом архаизм может быть анахронизмом в случае неуместного использования в речи или в тексте статьи и т.д. и т.п.

Анахронизм как погрешность и как стилистический прием Текст научной статьи по специальности « Языкознание и литературоведение»

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Шмелева Татьяна Викторовна

В статье анализируется понятие «анахронизм» с позиций культуры речи и стилистики. Показано, что как оплошность, так и стилистический прием основаны на нарушении закона согласования хронотопа высказывания и лексики с ее временной дифференцированностью. Указаны условия, при которых анахронизм интерпретируется как стилистический прием . Предложено уточнение понятия «анахронизм» через введение двух его разновидностей, охарактеризованы стилистические эффекты каждой из разновидностей.

Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Шмелева Татьяна Викторовна

ANACHRONIZM AS AN ERROR AND A STYLISTIC DEVICE

In this article the concept of «anachronism» is analyzed from the approach of speech and stylistics. It is shown that an error as well as a stylistic device is based on the violation of the law of harmonization of the chronotope of statements and lexicon, and time differentiation. The conditions, when anachronism is interpreted as a stylistic device , are specified. The concept of «anachronism» is made clear. The stylistic effects of two varieties of «anachronism» are characterized.

Текст научной работы на тему «Анахронизм как погрешность и как стилистический прием»

АНАХРОНИЗМ КАК ПОГРЕШНОСТЬ И КАК СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ПРИЕМ

В статье анализируется понятие «анахронизм» с позиций культуры речи и стилистики. Показано, что как оплошность, так и стилистический прием основаны на нарушении закона согласования хронотопа высказывания и лексики с ее временной дифференцированностью. Указаны условия, при которых анахронизм интерпретируется как стилистический прием. Предложено уточнение понятия «анахронизм» через введение двух его разновидностей, охарактеризованы стилистические эффекты каждой из разновидностей.

Ключевые слова и фразы: стилистическая оплошность; стилистический прием; хронотоп; стилистический эффект.

ANACHRONIZM AS AN ERROR AND A STYLISTIC DEVICE

In this article the concept of «anachronism» is analyzedfrom the approach of speech and stylistics. It is shown that an error as well as a stylistic device is based on the violation of the law of harmonization of the chronotope of statements and lexicon, and time differentiation. The conditions, when anachronism is interpreted as a stylistic device, are specified. The concept of «anachronism» is made clear. The stylistic effects of two varieties of «anachronism» are characterized. Key words and phrases: a stylistic error; a stylistic device; chronotope; stylistic effect.

Слово анахронизм давно входит в русский лексикон и, в соответствии с греческой внутренней формой (буквально ‘против времени’), указывает на противоречие с хронологией. Оно фиксируется в словаре Даля в значении «погрешность от соединения неодновременных событий; ошибка в летоисчислении, в порядке событий или в обстановке их; несовременность, обчет, невсупорица» [Даль 1989: 16]. Толкование этого понятия в словаре Брокгауза и Ефрона апеллирует в первую очередь к поэтическим текстам с упоминанием анахронизмов Шекспира, Шиллера, народного эпоса, средневековых повествований о событиях античности и первых веков христианской истории [Энциклопедический. 1890]. Это слово используют в анализе произведений искусства, прежде всего живописи и литературы, обозначая «ошибочное или условное приурочение событий одной эпохи к другой»; переносное значение слова — «пережиток старины, нечто, не вяжущееся с современными воззрениями» [Большая. 1969. URL: http://enc-

dic.com/enc_sovet/Anahronizm-69002.html (дата обращения — 12.05.2014)]. Из современных словарей данную лексему толкуют [Словарь. 1981; Современный. 2001; Толковый. 2008].

В Национальном корпусе русского языка фиксируется использование этого слова с 1825-1826 гг., например, в дневнике А.И. Тургенева: существование их есть анахронизм. Судя по данным Корпуса, его использовали И.А. Гончаров, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.Ф. Вельтман, М.Н. Загоскин, Ф.М. Достоевский и др. (всего почти 400 примеров).

В последнем значении оно фиксируется и в медиасфере. Так, в статье о 360-летии присоединения Левобережной Украины к России читаем такой пассаж: В 2003 году, как пишет украинский историк Г. Касьянов, была издана брошюра, авторы которой оценивают Переяславскую раду и личность Хмельницкого. В ней говорилось, что гетман был создателем «президентской республики» на Украине XVII века, утверждается, что у созданного Богданом государства был «бездефицитный бюджет» и т. д. Естественно, подобные заявления выглядят анахронизмами — попытками создать национальную историю, оперируя современными понятиями (Т. Мухаматулин // Газета.ру. 2014. 27 марта URL: http://www.gazeta.ru/ science/2014/03/26_a_5965833.shtml (дата обращения — 27.03.2014).

Хотя в данном случае слово анахронизм поясняется, оно медиасферой вполне освоено. Об этом говорит его присутствие в заголовках: аналитическая статья о соотношении высоких технологий и клерикализма названа «АНАХРОНИЗМ?» (Русский журнал. 2012. окт.); новость о том, что РЖД предполагает отказаться от плацкартных вагонов, дается под заголовком «ПЛАЦКАРТНЫЙ ВАГОН ОБЪЯВИЛИ АНАХРОНИЗМОМ» (Московский комсомолец. 2013. 14 нояб.); информация о работе Новгородской городской думы — под заголовком «БЕЗ АНАРХИИ И АНАХРОНИЗМОВ» (Новгород. 2014. 20 марта).

Все эти факты говорят о том, что слово входит в актуальный словарь, и в его использовании в прошлом и настоящем можно, видимо, найти немало интересного. Например, факт деривационной активности слова в русском языке: словари указывают два производных от него прилагательных анахронический и анахроничный [Толковый. 2008], а медиасфера дает примеры и образованного от последнего из прилагательных субстантива анахроничность: В Канны фильм посылать не решились . из-за очевидной анахроничности (В. Корецкий // Русский репортер. 2014. №8).

Однако здесь это слово представляет интерес не как факт лексикона, а как лингвистический термин, с помощью которого обозначается погрешность (формулировка Даля, Брокгауза и Ефрона) и стилистический прием. При этом для первого случая важно понять причины погрешностей, а для второго — мотивы такого авторского решения и стилистические эффекты, которые достигаются с помощью этого приема. Сделать это,

опираясь на лингвистические толкования термина, но не ограничиваясь ими и учитывая современную медийную практику, и предполагается в этой работе.

Анахронизм толкуется среди понятий стилистики [Голуб 1997, 2007: 170-171; Москвин 2000: 48] и культуры речи [Щербаков 2003, 2005; Русская. 2006: 10; Иссерс, Кузьмина 2007: 13-14]. Правда, оно оказывается включенным в понятийный аппарат не всех изданий соответствующей тематики, напр., его нет в [Стилистический. 2003; Эффективное. 2012]. Там же, где оно есть, анахронизм рассматривается только как погрешность, — фактическая [Москвин 2000] или лексическая [Щербаков 2003, 2005; Иссерс, Кузьмина 2007].

Знакомство с указанными статьями и анализ приведенных там примеров оставляет впечатление, что появление погрешностей такого рода — исключительно следствие низкой языковой компетенции пишущих. Из сочинений школьников приводятся примеры в [Голуб 2007], они же цитируются в [Щербаков 2003, 2005], письменные работы абитуриентов составили материал пособия [Иссерс, Кузьмина 2007].

Только в словаре [Русская. 2006] говорится об анахронизме как приеме и приводятся иллюстрации из рекламы, нейминга и медиатекста. Особого внимания заслуживает тот факт, что в примере из журнала «Огонек» (1999. №14) слово, которое в сочинении школьника было бы сочтено анахронизмом, сопровождается авторской оговоркой: Пушкин вышел на поединок, выражаясь нынешним языком, с киллером, нанятым тем, кто сочинил и чьей рукой был переписан оскорбительный «Диплом». Это немаловажное обстоятельство выводит разговор об анахронизме в область авторского поведения и экспликации модусных значений.

Сегодня можно сказать, что без упоминания термина анахронизм сформулировано правило речевого поведения, предотвращающее такую оплошность [Шмелева 1983]. Это правило регулирует выбор номинаций для обозначения реалий, упоминаемых в высказывании: «номинации должны соответствовать предмету речи, если он во времени и пространстве «удален» от ситуации общения» [Там же: 76]. Правда, примеры из газетных текстов приводятся только для согласования по «месту»: И вот наступает праздник прихода солнца — «мескаль»; Чал — напиток из верблюжьего молока, в тех кувшинах набирал необыкновенный вкус и чудодейственную силу. При этом подчеркивается, что если такое согласование невозможно, автор высказывания должен подавать сигналы нарушенности правила, самый лаконичный из них — кавычки, о которых М. Цветаева писала: «Что такое кавычки? Знак своей непричастности — данному слову или соединению слов. Подчеркнутая чуждость общепринятому толкованию» [Там же: 76].

Если от кратких характеристик этой давней статьи перейти к более подробному выяснению названного правила речевого поведения и при этом воспользоваться современными возможностями поиска иллюстраций, например, уже упомянутым Национальным корпусом русского языка, то можно представить следующие соображения.

У автора есть обязанность выбирать для упоминаемых в высказывании реалий номинации, прежде всего, характерные для него как языковой личности; далее — не имеющие противопоказаний со стороны адресата; наконец, в соответствии со временем и местом обсуждаемых событий и реалий. При этом первые две фигуры — автор и адресат — нас интересуют сейчас в меньшей степени, хотя им уделено много внимания в свое время [Шмелева 1995, 1995 а, 2010]. На двух последних параметрах стоит специально остановиться, прибегнув к понятию хронотоп, которое известно в интерпретации природы художественного текста [Бахтин 1975; Ревзина 2006].

Представляется вполне допустимым (и в нашем случае желательным) бахтинское толкование хронотопа как «формально-содержательной категории литературы» толковать расширительно — как формально-содержательную категорию любого текста. Опыт такого использования понятия по отношению к тексту представлен в работах О.Н. Копытова (см. напр., [Копытов 2014: 12]).

С этим вполне согласуется понятие функциональной грамматики темпоральный ключ текста [Бондарко 1976: 197], которое легко трансформируется в актуализационный ключ текста — параметры актуализации в планах реальности/ирреальности, во времени и пространстве; они выражаются грамматикой глагола, а иногда специальными фразами типа Это случилось на Урале в начале прошлого века; История, которую я вам расскажу, произошла в нашем городе очень давно [Шмелева 1988: 34-35].

При этом важной оказывается мысль Бахтина о жанровом значении хронотопа — о том, что каждому жанру присущ свой, специфический хронотоп: так, мемуар располагает хронотопом «тогда и там», а репортаж — «здесь и сейчас». Миниатюризированый хронотоп в масштабе высказывания — комплекс актуализационных смыслов его модуса [Шмелева 1988, 1995, 2014].

В тех случаях, когда между обязательствами соотносить номинации с образом автора, адресата и хронотопом высказывания не создается противоречий, никаких речевых и стилистических коллизий не возникает. В других случаях автор склонен выбирать номинации, естественные для него, а их соответствие хронотопу высказывания выпадает из

его внимания, что и оборачивается стилистическими оплошностями, в том числе анахронизмом.

Конечно, при создании высказываний/текстов о реалиях, удаленных от автора во времени и пространстве, необходимы прежде всего знания о фактах. Недаром в словарях и справочниках анахронизм толкуется как «перестановка исторических фактов в литературном произведении, упоминание какого-либо лица или предмета, относящегося к другой эпохе» [Квятковский 2000: 42]. Но если бы это было только так, тогда бы отклонение от хронотопа не было бы стилистической и вообще языковой проблемой — а только исторической, этнографической и т.п. Языковой характер этой проблеме придает тот факт, что она может быть истолкована как проблема семантического согласования хронотопа и лексического состава диктума.

На проблему семантического согласования было обращено внимание давно [Мартемьянов 1964]. Это понятие используют при характеристике лексической избирательности, например, глаголов и существительных в роли субъекта: змея ползет / птица летит [Гак 1972, 1977: 276]. Представляется не только позволительным, но и необходимым расширить это понятие и вывести его из пространства собственно диктума (актантно-предикатных отношений) в область отношений между хронотопом (а это обязательная часть модуса) и диктумом. При этом согласование можно истолковать как требование хронотопа к номинативным ресурсам диктума.

Отвечает на эти требования лексика своим свойством, которое принято именовать «временная дифференцированность». Возникает она в силу разных причин. Одни из них связаны с изменением реальности: в словарное толкование таких лексем включается указание на «их» время, или «хронотопная» информация; например, [Современный. 2001] представляет ее в следующем виде: стряпчий — «В России 16 — начала 18 в.», «В России 18 -первой половине 19 в.», «В России до 1917г.»; ликбез — «В СССР в 20-е гг.». Таким образом, лексика сохраняет память о привязанности реалий ко времени и месту, что составляет часть лексического значения.

Другие причины временной дифференцированности слов связаны с собственно речевой практикой. Так, петербургский литературный критик и публицист Виктор Топоров в одной из статей о политической ситуации в стране употребляет слово трудящиеся и тут же в скобках замечает: хорошо забытое слово, не правда ли? (Известия 2012. 19 апр.). Действительно, это слово несет в себе память о советской эпохе, хотя нельзя его назвать изобретением большевиков или говорить и об исчезновении трудящихся в постсоветскую

эпоху. С учетом этого обстоятельства стилистически оправдано использование его в финале статьи-диалога Н. Покровской и О. Костиной «В двух шагах от инфаркта»:

О.К. Вот на этой оптимистической ноте и предлагаю закончить наше обсуждение на тему Всемирного дня охраны труда. И плавно перейти к другому, весьма даже созвучному дню и поздравить всех с наступающим Первомаем, который, если помнишь, всегда проходил у нас под лозунгом «Мир! Труд! Май!». Как по-твоему, логично? Или не очень?

Н.П. Логично! С наступающим праздником всех нас, трудящиеся массы! (Московская правда. 2014. 26 апр.; URL: old.mospravda.ru/issue/ 2014/04/26/article39643 (дата обращения -26.04.2014)). Первая из приведенных реплик содержит сигнал переключения хронотопа, а вторая уже в этом новом для текста хронотопе использует лексику заданной эпохи. И ни о каких погрешностях здесь говорить нельзя.

Итак, многие слова включают в свою семантику хронотопную информацию, или историческую память об именуемых ими реалиях. Это свойство оказывает влияние и на их выбор для конкретного высказывания в плане согласования с его хронотопом. Это означает, что такие слова могут быть использованы либо при описании и обсуждении соответствующих реалий и событий «своей» эпохи, либо они должны сопровождаться метапоказателями типа как говаривали в старину, как говорили тогда, поскольку не соответствуют правилу согласования с образом автора-современника. Отсутствие таких показателей воспринимается как одна из разновидностей анахронизма.

Другая и более распространенная причина хронотопного несогласования возникает в противоположной ситуации, когда говорящий использует характерные для себя номинации при обсуждении или описании реалий иной эпохи. Именно такие примеры приводятся из письменных работ школьников и абитуриентов: Андрей Болконский добровольно ушел на фронт; Базаров учился в одном из престижных вузов страны [Русская. 2006: 10]; В одном из интервью журналисту Пушкин сказал.; Фанаты Баха; Печорин знакомится с Грушницким в профилактории [Иссерс, Кузьмина 2007: 13-14]. Погрешности в таких высказываниях можно было бы избежать, используя метапоказатели типа как говорят теперь, как мы сказали бы сейчас, выражаясь современным языком, как это сделал автор «Огонька», применяя по отношению к Дантесу слово киллер [Русская. 2006: 10]. Понятно, почему вторая разновидность анахронизма преобладает: неискушенные авторы находятся во власти собственных речевых привычек, своего репертуара номинаций и не подозревают о требовании согласовать лексику с хронотопом высказывания.

Справедливости ради надо сказать, что такого типа анахронизм свойствен не исключительно школьникам и абитуриентам как вчерашним школьникам. Показательные примеры из медийной практики приводятся в [Касперова 2014]: в передаче Первого канала «Другие новости» о событиях августа 1942 года говорится: . у британского премьера месседж был иной: мы поможем, но не сейчас; или в «Независимой газете» в мае 2013 года встречается фраза Известно же, кому в свое время обращал свой «месседж» Столыпин. Такие факты трактуются в статье как неудачные, и с этим трудно не согласиться.

Стоит отметить, что требование согласования с хронотопом распространяется и на имена собственные, например, топонимы. Так, неоднократно переименованный Петербург в тексте должен именоваться так, каково было его имя в период, о котором идет речь. Вполне возможно, что некий персонаж родился в Петрограде, учился в Ленинграде, а сейчас вспоминает об этом в Петербурге, но всякий раз в повествовании или рассуждении о нем должен быть использован соответствующий топоним.

Итак, ситуация анахронизма возникает, когда в высказывании «встречается» разновременная лексика, и этот момент остается неотрефлектированным автором. Однако трудно не заметить, что такого толкования оказывается недостаточно, чтобы описать анахронизм полно и всесторонне.

Представляется необходимым говорить о двух разновидностях анахронизма. Так, даже из приведенных примеров понятно, что время как часть хронотопа высказывания задает его временной фон, а слово, которое не соответствует ему, либо отбрасывает назад, архаизируя описание (С наступающим праздником всех нас, трудящиеся массы), либо приближает его к современности, «модернизирует» (У британского премьера месседж был иной). Для этих выявившихся разновидностей анахронизма можно предложить термины соответственно архаизирующий и модернизирующий. При этом важно отметить, что стилистические эффекты этих двух анахронизмов принципиально различны: архаизирующий предполагает осмысление нового на фоне известного, он апеллирует к опыту адресата; модернизирующий анахронизм нацелен на сближение дистанции между обсуждаемыми реалиями и адресатом, он тоже апеллирует к опыту адресата, но актуальному. При этом и в том, и в другом случае возникают побочные эффекты иронии, комичности.

Если говорить о стилистической оплошности, то в речевой практике преобладает анахронизм модернизирующий в силу того обстоятельства, как было сказано, что пишущие не способны выходить за пределы своего лексикона и не подозревают о правиле семантического согласования хронотопа и лексики для диктума. Грамотный же носитель

русского языка если и не знает об этом правиле, то ощущает временную дифференциацию лексики, в крайнем случае, может обратиться к «лексикографии культурной памяти» [Шмелева 2007]. Владение этим параметром лексических знаний позволяет не только избегать анахронизма как погрешности, но и успешно использовать его как стилистический прием.

Так, прием архаизирующего анахронизма занимает большое место в стилистике журналиста Максима Соколова, знатока истории. В фельетоне, посвященном инциденту с советником российского посольства в Гааге Д.А. Бородиным (Эксперт. 2013. №41), он прибегает к аналогии и вспоминает аналогичный эпизод с боярином петровских времен Матвеевым. Соотнесение этих двух ситуаций выражается в заголовке текста «БОЯРИН МАТВЕЕВ И БОЯРИН БОРОДИН». И если первая из составивших заголовок номинаций построена в соответствии с исторической правдой, вторая — явный анахронизм, однако воспринимаемый не как ошибка, а как стилистический прием, направленный на ироническое освещение поведения нидерландских властей. Это подтверждается финальной фразой фельетона, насыщенной архаизмами: продерзости голландских властей и необходимости с превеликим гневом на таковую продерзость реагировать это не отменяет.

А вот в заголовке статьи Вадима Левенталя о праздновании юбилея снятия блокады Ленинграда — «СЕГОДНЯ МЫ ВСЕ ЛЕНИНГРАДЦЫ» (Известия. 27.01.2014) архаизирующий анахронизм стилистически используется для подчеркивания нашего внутреннего единения с теми, кто пережил и не пережил блокаду. В этом случае анахронизм создает торжественность, но ни в коем случае не иронию.

Модернизирующие анахронизмы представлены в примерах из уже упомянутой статьи [Касперова 2014]. Так, ирония выражается в тексте екатеринбургского интернет-издания, когда идет речь о запорожских казаках, отправивших месседж турецкому султану; автор характеризует это высказывание как случай неудачного использования слова месседж, но представляется, что здесь продуманный прием модернизирующего анахронизма, что подтверждается дальнейшим контекстом: Известно же, кому обращал свой «месседж» Столыпин. Революционерам, бомбистам, сокрушителям устоев, врагам стабильности (Ю. Борисов // Независимая газета. 2013); об осознанности употребления слова месседж говорят и кавычки.

В материалах автора находим и пример с использованием «модерного» слова с метапоказателями: Недаром он время от времени с большим успехом цитировал на публике что-нибудь из посланий Павла, или, как сейчас бы сказали, месседжей (М. Щипанов //

Вечерняя Москва. 2012). Кстати, эта статья, как подчеркивает автор, «наполнена едким сарказмом».

Модернизирующий анахронизм использует Д. Драгунский в статье «Советское -значит прошедшее» (Газета.ру. 30.07.2014. URL: http:// m.gazeta.ru/comments/ column/dragunsky/6151337.shtml (дата обращения — 30.07.2014)). Он начинает с перечисления римских императоров, каждый из которых обнаруживает заслуги перед империей и при этом ужасающие личностные качества. Далее обращаясь к фигуре римского историка Гая Светония Транквилла, написавшего «Жизнь двенадцати цезарей», автор отмечает: У Светония не было никакого когнитивного диссонанса. Выражение когнитивный диссонанс, популярное в последнее время (Яндекс дает более 200 000 ссылок), представляет собой название теории американского психолога Леона Фестингера; оно предложено в 1957 году, а у нас стало широко известно в самом конце прошлого века. Разумеется, хронотоп высказываний о римских цезарях исключает использование этого выражения, или, иначе говоря, его присутствие в высказывании вызывает «хронотопный диссонанс». Однако в данном случае это не оплошность, а явно стилистический прием модернизирующего анахронизма, понятный в контексте статьи, построенной на аналогиях Римской и Советской империй. И далее в тексте читаем: Мы пленники и мученики когнитивного диссонанса. Отнесенность выражения к римлянам и к нам как бы снимает историческую дистанцию, подчеркивая типологическое сходство, которое и доказывает автор в своем тексте.

Как же отличить оплошность от стилистического приема?

Уже обращено внимание на метапоказатели хронотопной семантики, включающие слова тогда/сейчас, старинный/современный или указания на конкретные эпохи типа петровские времена, советская эпоха и под. Такие показатели свидетельствуют об осознанном нарушении правила согласования во времени. Такие высказывания дает в больших количествах Национальный корпус русского языка: Роберт тут разозлился, как тогда говорили, по-страшному (В. Аксенов. Таинственная страсть. 2007); На Русь первые гравюры попали, видимо, из Италии, или, как тогда говорили, Фрягии — недаром за ними надолго закрепилось название «фряжские листы» (А. Домбровский // Наука и жизнь. 2008); Как сейчас говорят, он косил под аристократа XIX века (Блог. 2007); Смутный этот фон, или, как сейчас говорят, «бэкграунд», дымился за плечами Василия Гангута (В. Аксенов. Остров Крым. 1977—1979); Вообще-то я воспринял заявление Меркель с чувством глубокого удовлетворения, как говорили в старину (Д. Драгунский // Частный корреспондент. 2010); С древних времен повелось в Японии, что по мере продвижения на своем жизненном

поприще человек — будь то самурай, художник или, выражаясь современным языком, специалист, поднимающийся по карьерной лестнице, — неоднократно менял свое имя (М. Лацис // Ландшафтный дизайн. 2003); Безусловно, два компьютера, принтеры -подспорье неплохое. Но главное, как говорили во времена не столь давние, человеческий фактор (О. Белякова // Уральский автомобиль. 2004); . предстояло драться команда на команду, или, как говорили в Древней Руси, откуда и пошла эта игра, — «стенка на стенку» (Солдат удачи. 2004).

Было бы слишком просто, если бы наличие метапоказателя решало проблему. Ведь в проанализированном примере с когнитивным диссонансом нет ни метапоказателей, ни кавычек, а сомнений в том, что это — прием, не возникает. Для большей убедительности можно привести фрагмент из текста Славы Тарощиной: Начало весны — любимое время отечественных киллеров. Под звон робкой капели два с лишним века назад задушили Павла Первого. Ближе к концу столетия метнули бомбу в Александра Второго. Февральская, а по новому стилю мартовская революция уничтожила всю прежнюю власть. Скончался Сталин (неясно правда, собственной или насильственной смертью). 1 марта 1995 года убили Влада Листьева (Новая газета. 11.03.2014). Слово киллер в начале фрагмента — явный анахронизм. Но зная автора авторитетного издания, мы даже не подумаем увидеть здесь оплошность, хотя никаких метапоказателей нет. Дальнейшее знакомство с фрагментом убеждает, что перед нами стилистический прием, смысл которого состоит в обобщении событий разных эпох и подведении их под современное понятие киллерства.

Оба последних примера убеждают, как кажется, в том, что для оценки анахронизма как наивного или осознанного приема важны стилистические установки текста. Если в них входит ирония, комизм или, напротив, торжественность, — прием анахронизма не только оправдан, но и желателен. Как создаются такие установки? Прежде всего, заголовком, как можно было убедиться на примере статей Максима Соколова, и общей тональностью первых абзацев, которые задают способ восприятия последующих фрагментов текста.

Итак, лингвистический термин анахронизм, как хотелось здесь показать, соотносится с широким кругом явлений современной речевой практики — в аспектах как ее нормативного осмысления, так и стилистических возможностей. При этом оказывается, что принцип анахронизма основан на одном из семантико-стилистических законов организации русского высказывания — согласования хронотопа и лексики диктума в плане ее временной дифференцированности. Отсюда вытекает, что наивный анахронизм, который оценивается как оплошность, обусловлен прежде всего недостаточными знаниями об исторической

памяти лексики. Считать его фактической ошибкой можно в том случае, если к знанию фактов относить и информацию о наименовании всех вовлеченных в историю реалий — лиц и их статусов, институций, предметов, а также имен собственных. Что касается анахронизма как стилистического приема, то его возможности велики, учитывая, что современной прозе, в том числе медийной, свойственна ирония, в арсенал средств которой входит и анахронизм.

Вместе с тем здесь хотелось бы подчеркнуть, что понятия стилистики и культуры речи основаны на, может быть, еще не сформулированных, но объективно действующих закономерностях смысловой организации русского высказывания. А это, в свою очередь, говорит о том, что автономность разных лингвистических дисциплин нами несколько преувеличивается: все они объединяются природой языка и речевой деятельности.

Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки исторической поэтики // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. С. 234407.

Большая советская энциклопедия. Т.1. М., 1969. URL: http://enc-dic.com/enc_sovet/Anahronizm-69002.html (дата обращения: 12.05.2014).

Бондарко А.В. Категориальные и некатегориальные значения в грамматике // Принципы и методы семантических исследований. М.: Наука, 1976. С. 180-202.

Гак В.Г. К проблеме семантической синтагматики // Проблемы структурной лингвистики 1971. М.: Наука, 1972. С. 367-395.

Гак В.Г. Сравнительная типология французского и русского языков. М.: Просвещение, 1977. 300 с.

Голуб И.Б. Стилистика русского языка. М.: Рольф; Айрис-пресс, 1997. 448 с,

Голуб И.Б. Новый справочник по русскому языку и практической стилистике. М.: Эксмо, 2007. 464 с.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.1. М.: Русский язык, 1989. 699 с.

Иссерс О.С., Кузьмина Н.А. Интенсивный курс русского языка. Почему так не говорят: пособие по культуре речи. М.: Флинта. Наука, 2007. 136 с.

Касперова Л.Т. Слово «месседж» в текстах СМИ // Экология языка и коммуникативная практика. 2014. № 1. С. 120-127. URL: http://ecoling.sfu-kras.ru/wp-content/uploads/2014/05/Kasperova.pdf (дата обращения: 12.05.2014).

Квятковский А.П. Школьный поэтический словарь. 2-е изд. М.: Дрофа, 2000. 464 с.

Копытов О.Н. Текстообразующая роль модусных смыслов на фоне сферных различий (на материале современной прозы): автореф. дис. . докт. филол. наук. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2014. 40 с.

Мартемьянов Ю.С. Семантическое согласование и перевод // Конференция по вопросам теории и методики преподавания перевода: Тезисы докладов. М., 1964; воспроизведено в кн.: Мартемьянов Ю.С. Логика ситуаций. Строение текс^. Терминологичность слов: от мира к тексту. М.: Яз. слав. культур, 2004. С. 130—131.

Москвин В.П. Стилистика русского языка. Приемы и средства выразительной и образной речи. Волгоград: Учитель, 2000. 198 с.

Ревзина О.Г. Хронотоп в современном романе // Художественный текст как динамическая система: Материалы международной научной конференции, посвященной 80-летию В.П. Григорьева. М.: ИРЯ РАН, 2006. С. 265-279.

Русская речевая культура: Учебный словарь-справочник / под ред. В.Д. Черняк. СПб.: САГА, Азбука-классика, 2006. 224 с.

Словарь русского языка в 4-х тт. /под ред. А.П. Евгеньевой. Т 1. М.: Русский язык, 1981. 698 с.

Современный толковый словарь русского языка / гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 2001. 960 с.

Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. М.: Флинта. Наука, 2003. 696 с.

Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов / РАН Ин-т рус. языка им. В.В. Виноградова. Отв. ред. Н.Ю. Шведова. М.: Азбуковник, 2008. 1175 с.

Шмелева Т.В. Кодекс речевого поведения // Русский язык за рубежом. 1983. № 1. С. 72-77.

Шмелева Т.В. Семантический синтаксис: Текст лекций. Красноярск: КрасГУ, 1988. 54 с. Шмелева Т.В. Субъективные аспекты русского высказывания: дис. в виде науч. докл. . д-ра филол. наук. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1995. 35с.

Шмелева Т.В. Диалогичность модуса // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1995а. № 5. С.147-156.

Шмелева Т.В. «Привет от старых штиблет» // Российский лингвистический ежегодник. Вып. 2 (9). Красноярск, 2007. С. 33-40.

Шмелева Т.В. Автор в медийном тексте // Новгородские медиа: стилистический портрет: сборник материалов; URL: http://www.novsu.ru/пре/files/um/1588617/ portrait/titul.html (дата обращения: 12.07.2014).

Шмелева Т.В. Актуализационные смыслы // Современный русский язык: Учебник для вузов. Стандарт третьего поколения / под ред. Л.Р.Дускаевой. СПб.: Питер, 2014. С. 262-264.

Щербаков А.В. Анахронизмы лексические // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник / под ред. А.Ю.Иванова, А.П. Сковородникова, Е.Н. Ширяева. М.: Флинта. Наука, 2003. С.51-52.

Щербаков А.В. Анахронизмы лексические // Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / под ред. А.П. Сковородникова. М.: Флинта. Наука, 2005. С. 392.

Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / под ред. А.П. Сковородникова. М.: Флинта. Наука, 2005. 480 с.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т.2. 1890 г. URL: http://www.onlinedics.ru/brok7a/anaxronizm.html (дата обращения: 12.07.2014)

Эффективное речевое общение (базовые компетенции): словарь-справочник / под ред. А.П. Сковородникова. Красноярск: Изд-во Сибирского федерального университета, 2012. 882 с.

Bachtin M.M. Formy vremeni i chronotopa v romane. Ocherki istoricheskoj poetiki [The Formes of time and chronotope in a novel]. Bachtin M.M. Voprosy literatury i estetiki

[Bachtin M.M. Questions of literature and esthetics]. M.: Hudozhestvennaja literatura, 1975. Pp. 234-407.

Bol’chaja sovetskaja enciklopedia [The Big Soviet Enciclopedia] M., 1969. Available at: http://enc-dic.com/enc_sovet/Anahronizm-69002.html (accessed 12.05.2014).

Bondarko A.V. Kategoreal’nye i nekategoresl’nye znachenija v grammanike [Categorial and non-categorial meanings in Grammar] Principy i metody semanticheskich issledovanij [Principles and methods of semantic research]. M.: Nauka Publ., 1976. Pp. 180-202.

Gak V.G. K probleme semanticheskoj sintagmatiki [Towards the problem of semantic syntagmatics]. Problemy strukturnoj lingvistiki. M.: Nauka Publ., 1972. Pp. 367-395.

Gak V.G. Sravnitelnaja tipologia franzuskogo I russkogo jazykov [The Comparative typology of the French and the Russian languages]. M.: Prosveshhenie Publ., 1977. 300 p.

Golub I.B. Stilistika russkogo jazyka [Stylistics of the Russian language]. M.: Rolf; Irys-Press, 1997. 448 p.

Golub I.B. Novuj spravochnik po russkomu jazyku I prakticheskoj stilistike [New handbook of the Russian language and practical stylistics]. M.: Exmo Publ., 2007. 464 p.

Dalh V.I. Tolkovyj slovar’ zhyvogo velikirusskogo jazyka [The Explanatory dictionary of the Russian language]. T.1. M.: Russkij jazyk, 1989. 699 p.

Issers O.S., Kuzmina N.A. Intensivnuj kurs russkogo jazyka. Pochemu tak ne govor’at? Posobie po kul’ture rechi [The Intensive course of the Russian language. Why it is not said like this? The Manuel on speech culture]. M.: Flinta, Nauka, 2007. 136 p.

Kasperova L.T. Slovo message v textach SMI [The word message in texts of the Mass Media] Ecologia jazyka I kommunikativnaja practika. 2014. № 1. Pp. 120-127. Available at: http://ecoling.sfu-kras.ru/wp-content/uploads/2014/05/Kasperova.pdf (accessed 12.05.2014).

Kvjatkovskij A.P. Shkol’nyj poeticheskij slovar'[The School poetical dictionary]. 2 ed. M.: Drofa, 2000. 464 p.

Kopytov O.N. Textoobrazujchhaja rol’ modusnych smyslov na fone sfernych razlichij (na materiale sovremennoj prozy) [The Text-construction role of modus meanings in the context of sphere differences]: avtoreferat dis. doct. filol. nauk Velikij Novgorod: Jaroslav-the-Wise Novgorod State University, 2014. 40 p.

Martemjanov Ju. S. Semanticheskoe soglasovanie I perevod [The Semantic harmonization and translation] Konferencija po voprosam teorii I metodiki prepodavania perevoda: Tezisy docladov. M, 1964. Reprint in: Martemjanov Ju. S. Logika siruacij. Stroenie texta. Terminologichnost’ slov: ot mira k textu [The logic of situations. The structure of a text. Terminological words: from the world to the text]. M.: Jazyki slav. kul’tur, 2004. Pp. 130-131.

Moskvin V.P. Stilistika russkogo jazyka. Prijomy i sredstva vyrazitel’noj i obraznoj rechi [Stylistics of the Russian language. Methods and devices of expressive and figurative speech]. Volglgrad: Uchitel’ Publ., 2000. 198 p.

Revzina O.G. Chronotop v sovremennom romane [The Chronotope in a modern novel]. Chudozhestvennyj text kak dinamicheskaja sistema [A Literary text as a dynamic system]: Materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii, posv’achhennoj 80-letiju V.P. Grigor’eva. M.: IR’A RAN, 2006. Pp. 265-279.

Russkaja rechevaja kul’tura: uchebnyj slovar’-spravochnik [The Russian speech culture]. Ed. V.D. Chern’ak. St.-Peterburg: SAGA: Azbuka-klassika Publ., 2006. 224 p.

Slovar’ russkogo jazyka v 4 tomach [The Dictionary of the Russian language]. Ed. A.P. Evgen’evoj. T.1. M.: Russkij jazyk Publ., 1981. 698 p.

Sovremennyj tolkovyj slovar’ russkogo jazyka [The Modern explanatory dictionary of the Russian language]. Ed. S.A. Kuznetsov. St.-Peterburg: Norint Publ., 2001. 960 p.

Stilisticheskij enciklopedicheskij slovar’ jazyka [The Stylistic encyclopedic dictionary of the Russian language]. Ed. M. Kozhinoj, M.: Flinta, Nauka Publ., 2003. 696 p.

Shmeleva T.V. Kodex rechevogo povedenia [The Codex of speech behavior] Russkij jazyk za rubezhom. 1983. Nom.1. Pp. 72-77.

Shmeleva T.V. Semanticheskij sintaxis [The Semantic syntax]: Text lekcij. Krasnojarsk: KrasGU, 1988. 54 p.

Shmeleva T.V. Subjektivnyje aspekty russkogo vyskazyvania [The Subjective aspects of the Russian statement]: dis. v vide nauchnogo doklada. doct. filol, nauk. M.: Lomovosov’s University Publ., 1995. 35 p.

Shmeleva T.V. Dialogichnost’ modusa [The Dialogity of modus]. Vestnik MGU. Seria 9. Filologia. 1995a. nom.5. Pp. 147-156.

Shmeleva T.V. «Privet ot starych shtiblet». Rossijskij lingvisticheskij ezhegodnik. Vyp.2 (9). Krasnojarsk, 2007. Pp. 33-40.

Shmeleva T.V. Avtor v medijnom texte [The Author in the Mass Media texts]. Novgorodskie media: stilisticheskij portret: sbornik materialov. Available at: http://www.novsu.ru/npe/files/um/1588617/portrait/titul.html (accessed 12.07. 2014).

Shmeleva T.V. Aktualizatcionnuje smysly [The Actualization meanings]. Sovremennyj russkij jazyk: Uchebnik dl’a vuzov [The modern Russian language. The Manuel for Iniversities] Standart tretiegopokolenia. Ed. L.R. Duskaeva. St.-Peterburg: Piter Publ., 2014. Pp. 262-264.

Shherbakov A.V. Anachronizmy lexicheskije [The Lexical anachronisms]. Kul’tura rysskoj rechi: Encyklopedicheskij slovar’-spravochnik [The culture of Russian speech: Encyclopedic dictionary], Ed. A.YU. Ivanjv, A.P. Skovorodnikov, E.N. Shir’aev. M.: Flinta, Nauka, 2003. Pp. 51-52.

Shherbakov A.V. Anachronizmy lexicheskije [The Lexical anachronisms] Enciklopedicheskij slovar’-spravochnik. Vyrazitel’nyje sredstva jazyka I rechevyje ochibki i nedochoty [The Encyclopedic dictionary. Expressive means of the Russian language and speech errors and omissions]. Ed. A.P. Skovorodnikov, M.: Flinta, Nauka, 2005. P. 392.

Enciklopedicheskij slovar’-spravochnik. Vyrazitel’nyje sredstva jazyka i rechevyje ochibki i nedochoty [The Encyclopedic dictionary. Expressive means of the Russian language and speech errors and omissions]. Ed. A.P. Skovorodnikov, M.: Flinta, Nauka, 2005. 480 p.

Enciklopedicheskij slovar’ Brokgauza i Efrona [The Encyclopedic dictionary of Brokgauz and Efron]. Т.2. 1890 г. Available at: http://www.onlinedics.ru/brok/a/ anaxronizm.html (accessed 12.07.2014)

Effektivnoje rechevyoe obshhenie (bazovyje kompetencii): slovar’-spravochnik [The Effective speech communication (basic competences)]. Ed. A.P. Skovorodnikov. Krasnojarsk: Izdatel’stvo Sibiskodo Federal’nogo Universiteta, 2012. 882 p.

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:

Шмелева Татьяна Викторовна, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры журналистики

Новгородский государственный университет имени Ярослава Мудрого 173014 Россия, Великий Новгород, Антоново, Гуманитарный институт, ауд.1212 Е-mail: szmiel@,mail.ru

ABOUT THE AUTHOR:

Shmeleva Tatyana Victorovna, Doctor of Philology, Full Professor, Professor of the Department of Journalism

Jaroslav-the-Wise Novgorod State University

Стилистические ошибки. Анахронизмы

По сути говоря, лексические ошибки, которые мы рассматривали прошлый раз, входят в категорию ошибок, называемых стилистическими. В общем-то, это просто их разновидность. Видов стилистических ошибок достаточно много.

Например, к таким ошибкам относятся анахронизмы — неточное словоупотребление при нарушении хронологической точности. Когда слово связано с определённо исторической эпохой, а его «переносят» в другую.

«Раньше Мармеладов имел работу, но его сократили».

«В Древнем Риме недовольные законами плебеи устраивали митинги».

«Печорин получил путёвку на Кавказ».

А если подробнее, то анахронизм бывает лексический и фактический.

Это разновидность речевой ошибки. Слово используется вроде бы правильно, по значению оно совпадает с тем, что требуется, но в ту эпоху, в то время, которое описывается, такого слова не было:

«Шабашкин работает в суде».

«Зарплата у Хлестакова была маленькая».

«После окончания лицея Пушкин был принят на работу в Коллегию иностранных дел» .

«Дворовых заставляли работать и по выходным дням».

«Семейство Мармеладовых проживало в коммуналке».

«На шее у каждого раба висела его техническая характеристика».

«Раскольников учился в институте».

«Ломоносов поступил в вуз».

«Андрей Болконский добровольно ушёл на фронт».

«По заснеженным улицам Петербурга шагает революционный патруль».

«Ученик на экзамене перепутал имена и фамилии античных героев и богов».

«Стихотворение Симонова «Жди меня» стало бестселлером».

«Перенесемся в далекий Ершалаим, во дворец прокуратуры Иудеи Понтия Пилата».

«Чапаевцы строчили из автоматов».

«Тарас Бульба — настоящий лидер, воин и предводитель».

«В повести «Капитанская дочка» Гринёв всегда держал в курсе своих родителей и сообщал им новости».

«Будённый со своими дружинами громил тылы белых армий».

«Раскольников хотел пойти в милицию, чтобы признаться в содеянном».

«Чехов — один из талантливейших авторитетов того времени».

«В одном из интервью журналисту Пушкин сказал…».

«Фанаты музыки Баха раскупили все билеты».

«Горький в пьесе «На дне» описывает квартиру, где собирались всякие люди».

«Печорин приносит беды и несчастья рецидивистам, с которыми его сталкивает судьба».

Это смешение исторических фактов и реалий разных эпох: «Мать работала в колхозе, а сына отдала в учение к сапожнику».

Гениальный Шекспир тоже допустил такую ошибку (в чём подражать ему, конечно, не стоит). В своей трагедии «Юлий Цезарь» автор упомянул пушки и часы (башенные) — как известно, эти предметы были изобретены гораздо позже, и в античном Риме их быть не могло.

Дорогие читатели, предлагаю вам творческое литературное задание: най­дите в этих примерах ошибки и напишите свои варианты фраз, как они должны звучать правильно?

источники:

http://cyberleninka.ru/article/n/anahronizm-kak-pogreshnost-i-kak-stilisticheskiy-priem

http://familytimes.com.ua/kultura/stilisticheskie-oshibki-anakhronizmy

Архаизмы и их аналоги в русском языке

УДК 81

АНАХРОНИЗМ КАК ПОГРЕШНОСТЬ И КАК СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ПРИЕМ

Т.В. Шмелева

В статье анализируется понятие «анахронизм» с позиций культуры речи и стилистики. Показано, что как оплошность, так и стилистический прием основаны на нарушении закона согласования хронотопа высказывания и лексики с ее временной дифференцированностью. Указаны условия, при которых анахронизм интерпретируется как стилистический прием. Предложено уточнение понятия «анахронизм» через введение двух его разновидностей, охарактеризованы стилистические эффекты каждой из разновидностей.

Ключевые слова и фразы: стилистическая оплошность; стилистический прием; хронотоп; стилистический эффект.

ANACHRONIZM AS AN ERROR AND A STYLISTIC DEVICE

T.V. Shmeleva

In this article the concept of «anachronism» is analyzedfrom the approach of speech and stylistics. It is shown that an error as well as a stylistic device is based on the violation of the law of harmonization of the chronotope of statements and lexicon, and time differentiation. The conditions, when anachronism is interpreted as a stylistic device, are specified. The concept of «anachronism» is made clear. The stylistic effects of two varieties of «anachronism» are characterized. Key words and phrases: a stylistic error; a stylistic device; chronotope; stylistic effect.

Слово анахронизм давно входит в русский лексикон и, в соответствии с греческой внутренней формой (буквально ‘против времени’), указывает на противоречие с хронологией. Оно фиксируется в словаре Даля в значении «погрешность от соединения неодновременных событий; ошибка в летоисчислении, в порядке событий или в обстановке их; несовременность, обчет, невсупорица» [Даль 1989: 16]. Толкование этого понятия в словаре Брокгауза и Ефрона апеллирует в первую очередь к поэтическим текстам с упоминанием анахронизмов Шекспира, Шиллера, народного эпоса, средневековых повествований о событиях античности и первых веков христианской истории [Энциклопедический… 1890]. Это слово используют в анализе произведений искусства, прежде всего живописи и литературы, обозначая «ошибочное или условное приурочение событий одной эпохи к другой»; переносное значение слова — «пережиток старины, нечто, не вяжущееся с современными воззрениями» [Большая. 1969. URL: http://enc-

dic.com/enc_sovet/Anahronizm-69002.html (дата обращения — 12.05.2014)]. Из современных словарей данную лексему толкуют [Словарь. 1981; Современный. 2001; Толковый. 2008].

В Национальном корпусе русского языка фиксируется использование этого слова с 1825-1826 гг., например, в дневнике А.И. Тургенева: существование их <иезуитов> есть анахронизм. Судя по данным Корпуса, его использовали И.А. Гончаров, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.Ф. Вельтман, М.Н. Загоскин, Ф.М. Достоевский и др. (всего почти 400 примеров).

В последнем значении оно фиксируется и в медиасфере. Так, в статье о 360-летии присоединения Левобережной Украины к России читаем такой пассаж: В 2003 году, как пишет украинский историк Г. Касьянов, была издана брошюра, авторы которой оценивают Переяславскую раду и личность Хмельницкого. В ней говорилось, что гетман был создателем «президентской республики» на Украине XVII века, утверждается, что у созданного Богданом государства был «бездефицитный бюджет» и т. д. Естественно, подобные заявления выглядят анахронизмами — попытками создать национальную историю, оперируя современными понятиями (Т. Мухаматулин // Газета.ру. 2014. 27 марта URL: http://www.gazeta.ru/ science/2014/03/26_a_5965833.shtml (дата обращения — 27.03.2014).

Хотя в данном случае слово анахронизм поясняется, оно медиасферой вполне освоено. Об этом говорит его присутствие в заголовках: аналитическая статья о соотношении высоких технологий и клерикализма названа «АНАХРОНИЗМ?» (Русский журнал. 2012. окт.); новость о том, что РЖД предполагает отказаться от плацкартных вагонов, дается под заголовком «ПЛАЦКАРТНЫЙ ВАГОН ОБЪЯВИЛИ АНАХРОНИЗМОМ» (Московский комсомолец. 2013. 14 нояб.); информация о работе Новгородской городской думы — под заголовком «БЕЗ АНАРХИИ И АНАХРОНИЗМОВ» (Новгород. 2014. 20 марта).

Все эти факты говорят о том, что слово входит в актуальный словарь, и в его использовании в прошлом и настоящем можно, видимо, найти немало интересного. Например, факт деривационной активности слова в русском языке: словари указывают два производных от него прилагательных анахронический и анахроничный [Толковый… 2008], а медиасфера дает примеры и образованного от последнего из прилагательных субстантива анахроничность: В Канны фильм посылать не решились … из-за очевидной анахроничности (В. Корецкий // Русский репортер. 2014. №8).

Однако здесь это слово представляет интерес не как факт лексикона, а как лингвистический термин, с помощью которого обозначается погрешность (формулировка Даля, Брокгауза и Ефрона) и стилистический прием. При этом для первого случая важно понять причины погрешностей, а для второго — мотивы такого авторского решения и стилистические эффекты, которые достигаются с помощью этого приема. Сделать это,

опираясь на лингвистические толкования термина, но не ограничиваясь ими и учитывая современную медийную практику, и предполагается в этой работе.

Анахронизм толкуется среди понятий стилистики [Голуб 1997, 2007: 170-171; Москвин 2000: 48] и культуры речи [Щербаков 2003, 2005; Русская. 2006: 10; Иссерс, Кузьмина 2007: 13-14]. Правда, оно оказывается включенным в понятийный аппарат не всех изданий соответствующей тематики, напр., его нет в [Стилистический. 2003; Эффективное. 2012]. Там же, где оно есть, анахронизм рассматривается только как погрешность, — фактическая [Москвин 2000] или лексическая [Щербаков 2003, 2005; Иссерс, Кузьмина 2007].

Знакомство с указанными статьями и анализ приведенных там примеров оставляет впечатление, что появление погрешностей такого рода — исключительно следствие низкой языковой компетенции пишущих. Из сочинений школьников приводятся примеры в [Голуб 2007], они же цитируются в [Щербаков 2003, 2005], письменные работы абитуриентов составили материал пособия [Иссерс, Кузьмина 2007].

Только в словаре [Русская. 2006] говорится об анахронизме как приеме и приводятся иллюстрации из рекламы, нейминга и медиатекста. Особого внимания заслуживает тот факт, что в примере из журнала «Огонек» (1999. №14) слово, которое в сочинении школьника было бы сочтено анахронизмом, сопровождается авторской оговоркой: Пушкин вышел на поединок, выражаясь нынешним языком, с киллером, нанятым тем, кто сочинил и чьей рукой был переписан оскорбительный «Диплом». Это немаловажное обстоятельство выводит разговор об анахронизме в область авторского поведения и экспликации модусных значений.

Сегодня можно сказать, что без упоминания термина анахронизм сформулировано правило речевого поведения, предотвращающее такую оплошность [Шмелева 1983]. Это правило регулирует выбор номинаций для обозначения реалий, упоминаемых в высказывании: «номинации должны соответствовать предмету речи, если он во времени и пространстве «удален» от ситуации общения» [Там же: 76]. Правда, примеры из газетных текстов приводятся только для согласования по «месту»: И вот наступает праздник прихода солнца — «мескаль»; Чал — напиток из верблюжьего молока, в тех кувшинах набирал необыкновенный вкус и чудодейственную силу. При этом подчеркивается, что если такое согласование невозможно, автор высказывания должен подавать сигналы нарушенности правила, самый лаконичный из них — кавычки, о которых М. Цветаева писала: «Что такое кавычки? Знак своей непричастности — данному слову или соединению слов. Подчеркнутая чуждость общепринятому толкованию» [Там же: 76].

Если от кратких характеристик этой давней статьи перейти к более подробному выяснению названного правила речевого поведения и при этом воспользоваться современными возможностями поиска иллюстраций, например, уже упомянутым Национальным корпусом русского языка, то можно представить следующие соображения.

У автора есть обязанность выбирать для упоминаемых в высказывании реалий номинации, прежде всего, характерные для него как языковой личности; далее — не имеющие противопоказаний со стороны адресата; наконец, в соответствии со временем и местом обсуждаемых событий и реалий. При этом первые две фигуры — автор и адресат — нас интересуют сейчас в меньшей степени, хотя им уделено много внимания в свое время [Шмелева 1995, 1995 а, 2010]. На двух последних параметрах стоит специально остановиться, прибегнув к понятию хронотоп, которое известно в интерпретации природы художественного текста [Бахтин 1975; Ревзина 2006].

Представляется вполне допустимым (и в нашем случае желательным) бахтинское толкование хронотопа как «формально-содержательной категории литературы» толковать расширительно — как формально-содержательную категорию любого текста. Опыт такого использования понятия по отношению к тексту представлен в работах О.Н. Копытова (см. напр., [Копытов 2014: 12]).

С этим вполне согласуется понятие функциональной грамматики темпоральный ключ текста [Бондарко 1976: 197], которое легко трансформируется в актуализационный ключ текста — параметры актуализации в планах реальности/ирреальности, во времени и пространстве; они выражаются грамматикой глагола, а иногда специальными фразами типа Это случилось на Урале в начале прошлого века; История, которую я вам расскажу, произошла в нашем городе очень давно [Шмелева 1988: 34-35].

При этом важной оказывается мысль Бахтина о жанровом значении хронотопа — о том, что каждому жанру присущ свой, специфический хронотоп: так, мемуар располагает хронотопом «тогда и там», а репортаж — «здесь и сейчас». Миниатюризированый хронотоп в масштабе высказывания — комплекс актуализационных смыслов его модуса [Шмелева 1988, 1995, 2014].

В тех случаях, когда между обязательствами соотносить номинации с образом автора, адресата и хронотопом высказывания не создается противоречий, никаких речевых и стилистических коллизий не возникает. В других случаях автор склонен выбирать номинации, естественные для него, а их соответствие хронотопу высказывания выпадает из

его внимания, что и оборачивается стилистическими оплошностями, в том числе анахронизмом.

Конечно, при создании высказываний/текстов о реалиях, удаленных от автора во времени и пространстве, необходимы прежде всего знания о фактах. Недаром в словарях и справочниках анахронизм толкуется как «перестановка исторических фактов в литературном произведении, упоминание какого-либо лица или предмета, относящегося к другой эпохе» [Квятковский 2000: 42]. Но если бы это было только так, тогда бы отклонение от хронотопа не было бы стилистической и вообще языковой проблемой — а только исторической, этнографической и т.п. Языковой характер этой проблеме придает тот факт, что она может быть истолкована как проблема семантического согласования хронотопа и лексического состава диктума.

На проблему семантического согласования было обращено внимание давно [Мартемьянов 1964]. Это понятие используют при характеристике лексической избирательности, например, глаголов и существительных в роли субъекта: змея ползет / птица летит [Гак 1972, 1977: 276]. Представляется не только позволительным, но и необходимым расширить это понятие и вывести его из пространства собственно диктума (актантно-предикатных отношений) в область отношений между хронотопом (а это обязательная часть модуса) и диктумом. При этом согласование можно истолковать как требование хронотопа к номинативным ресурсам диктума.

Отвечает на эти требования лексика своим свойством, которое принято именовать «временная дифференцированность». Возникает она в силу разных причин. Одни из них связаны с изменением реальности: в словарное толкование таких лексем включается указание на «их» время, или «хронотопная» информация; например, [Современный. 2001] представляет ее в следующем виде: стряпчий — «В России 16 — начала 18 в.», «В России 18 -первой половине 19 в.», «В России до 1917г.»; ликбез — «В СССР в 20-е гг.». Таким образом, лексика сохраняет память о привязанности реалий ко времени и месту, что составляет часть лексического значения.

Другие причины временной дифференцированности слов связаны с собственно речевой практикой. Так, петербургский литературный критик и публицист Виктор Топоров в одной из статей о политической ситуации в стране употребляет слово трудящиеся и тут же в скобках замечает: хорошо забытое слово, не правда ли? (Известия 2012. 19 апр.). Действительно, это слово несет в себе память о советской эпохе, хотя нельзя его назвать изобретением большевиков или говорить и об исчезновении трудящихся в постсоветскую

эпоху. С учетом этого обстоятельства стилистически оправдано использование его в финале статьи-диалога Н. Покровской и О. Костиной «В двух шагах от инфаркта»:

О.К. Вот на этой оптимистической ноте и предлагаю закончить наше обсуждение на тему Всемирного дня охраны труда. И плавно перейти к другому, весьма даже созвучному дню и поздравить всех с наступающим Первомаем, который, если помнишь, всегда проходил у нас под лозунгом «Мир! Труд! Май!». Как по-твоему, логично? Или не очень?

Н.П. Логично! С наступающим праздником всех нас, трудящиеся массы! (Московская правда. 2014. 26 апр.; URL: old.mospravda.ru/issue/ 2014/04/26/article39643 (дата обращения -26.04.2014)). Первая из приведенных реплик содержит сигнал переключения хронотопа, а вторая уже в этом новом для текста хронотопе использует лексику заданной эпохи. И ни о каких погрешностях здесь говорить нельзя.

Итак, многие слова включают в свою семантику хронотопную информацию, или историческую память об именуемых ими реалиях. Это свойство оказывает влияние и на их выбор для конкретного высказывания в плане согласования с его хронотопом. Это означает, что такие слова могут быть использованы либо при описании и обсуждении соответствующих реалий и событий «своей» эпохи, либо они должны сопровождаться метапоказателями типа как говаривали в старину, как говорили тогда, поскольку не соответствуют правилу согласования с образом автора-современника. Отсутствие таких показателей воспринимается как одна из разновидностей анахронизма.

Другая и более распространенная причина хронотопного несогласования возникает в противоположной ситуации, когда говорящий использует характерные для себя номинации при обсуждении или описании реалий иной эпохи. Именно такие примеры приводятся из письменных работ школьников и абитуриентов: Андрей Болконский добровольно ушел на фронт; Базаров учился в одном из престижных вузов страны [Русская. 2006: 10]; В одном из интервью журналисту Пушкин сказал.; Фанаты Баха; Печорин знакомится с Грушницким в профилактории [Иссерс, Кузьмина 2007: 13-14]. Погрешности в таких высказываниях можно было бы избежать, используя метапоказатели типа как говорят теперь, как мы сказали бы сейчас, выражаясь современным языком, как это сделал автор «Огонька», применяя по отношению к Дантесу слово киллер [Русская. 2006: 10]. Понятно, почему вторая разновидность анахронизма преобладает: неискушенные авторы находятся во власти собственных речевых привычек, своего репертуара номинаций и не подозревают о требовании согласовать лексику с хронотопом высказывания.

Справедливости ради надо сказать, что такого типа анахронизм свойствен не исключительно школьникам и абитуриентам как вчерашним школьникам. Показательные примеры из медийной практики приводятся в [Касперова 2014]: в передаче Первого канала «Другие новости» о событиях августа 1942 года говорится: . у британского премьера месседж был иной: мы поможем, но не сейчас; или в «Независимой газете» в мае 2013 года встречается фраза Известно же, кому в свое время обращал свой «месседж» Столыпин. Такие факты трактуются в статье как неудачные, и с этим трудно не согласиться.

Стоит отметить, что требование согласования с хронотопом распространяется и на имена собственные, например, топонимы. Так, неоднократно переименованный Петербург в тексте должен именоваться так, каково было его имя в период, о котором идет речь. Вполне возможно, что некий персонаж родился в Петрограде, учился в Ленинграде, а сейчас вспоминает об этом в Петербурге, но всякий раз в повествовании или рассуждении о нем должен быть использован соответствующий топоним.

Итак, ситуация анахронизма возникает, когда в высказывании «встречается» разновременная лексика, и этот момент остается неотрефлектированным автором. Однако трудно не заметить, что такого толкования оказывается недостаточно, чтобы описать анахронизм полно и всесторонне.

Представляется необходимым говорить о двух разновидностях анахронизма. Так, даже из приведенных примеров понятно, что время как часть хронотопа высказывания задает его временной фон, а слово, которое не соответствует ему, либо отбрасывает назад, архаизируя описание (С наступающим праздником всех нас, трудящиеся массы), либо приближает его к современности, «модернизирует» (У британского премьера месседж был иной). Для этих выявившихся разновидностей анахронизма можно предложить термины соответственно архаизирующий и модернизирующий. При этом важно отметить, что стилистические эффекты этих двух анахронизмов принципиально различны: архаизирующий предполагает осмысление нового на фоне известного, он апеллирует к опыту адресата; модернизирующий анахронизм нацелен на сближение дистанции между обсуждаемыми реалиями и адресатом, он тоже апеллирует к опыту адресата, но актуальному. При этом и в том, и в другом случае возникают побочные эффекты иронии, комичности.

Если говорить о стилистической оплошности, то в речевой практике преобладает анахронизм модернизирующий в силу того обстоятельства, как было сказано, что пишущие не способны выходить за пределы своего лексикона и не подозревают о правиле семантического согласования хронотопа и лексики для диктума. Грамотный же носитель

русского языка если и не знает об этом правиле, то ощущает временную дифференциацию лексики, в крайнем случае, может обратиться к «лексикографии культурной памяти» [Шмелева 2007]. Владение этим параметром лексических знаний позволяет не только избегать анахронизма как погрешности, но и успешно использовать его как стилистический прием.

Так, прием архаизирующего анахронизма занимает большое место в стилистике журналиста Максима Соколова, знатока истории. В фельетоне, посвященном инциденту с советником российского посольства в Гааге Д.А. Бородиным (Эксперт. 2013. №41), он прибегает к аналогии и вспоминает аналогичный эпизод с боярином петровских времен Матвеевым. Соотнесение этих двух ситуаций выражается в заголовке текста «БОЯРИН МАТВЕЕВ И БОЯРИН БОРОДИН». И если первая из составивших заголовок номинаций построена в соответствии с исторической правдой, вторая — явный анахронизм, однако воспринимаемый не как ошибка, а как стилистический прием, направленный на ироническое освещение поведения нидерландских властей. Это подтверждается финальной фразой фельетона, насыщенной архаизмами: продерзости голландских властей и необходимости с превеликим гневом на таковую продерзость реагировать это не отменяет.

А вот в заголовке статьи Вадима Левенталя о праздновании юбилея снятия блокады Ленинграда — «СЕГОДНЯ МЫ ВСЕ ЛЕНИНГРАДЦЫ» (Известия. 27.01.2014) архаизирующий анахронизм стилистически используется для подчеркивания нашего внутреннего единения с теми, кто пережил и не пережил блокаду. В этом случае анахронизм создает торжественность, но ни в коем случае не иронию.

Модернизирующие анахронизмы представлены в примерах из уже упомянутой статьи [Касперова 2014]. Так, ирония выражается в тексте екатеринбургского интернет-издания, когда идет речь о запорожских казаках, отправивших месседж турецкому султану; автор характеризует это высказывание как случай неудачного использования слова месседж, но представляется, что здесь продуманный прием модернизирующего анахронизма, что подтверждается дальнейшим контекстом: Известно же, кому обращал свой «месседж» Столыпин. Революционерам, бомбистам, сокрушителям устоев, врагам стабильности (Ю. Борисов // Независимая газета. 2013); об осознанности употребления слова месседж говорят и кавычки.

В материалах автора находим и пример с использованием «модерного» слова с метапоказателями: Недаром он время от времени с большим успехом цитировал на публике что-нибудь из посланий Павла, или, как сейчас бы сказали, месседжей (М. Щипанов //

Вечерняя Москва. 2012). Кстати, эта статья, как подчеркивает автор, «наполнена едким сарказмом».

Модернизирующий анахронизм использует Д. Драгунский в статье «Советское -значит прошедшее» (Газета.ру. 30.07.2014. URL: http:// m.gazeta.ru/comments/ column/dragunsky/6151337.shtml (дата обращения — 30.07.2014)). Он начинает с перечисления римских императоров, каждый из которых обнаруживает заслуги перед империей и при этом ужасающие личностные качества. Далее обращаясь к фигуре римского историка Гая Светония Транквилла, написавшего «Жизнь двенадцати цезарей», автор отмечает: У Светония не было никакого когнитивного диссонанса. Выражение когнитивный диссонанс, популярное в последнее время (Яндекс дает более 200 000 ссылок), представляет собой название теории американского психолога Леона Фестингера; оно предложено в 1957 году, а у нас стало широко известно в самом конце прошлого века. Разумеется, хронотоп высказываний о римских цезарях исключает использование этого выражения, или, иначе говоря, его присутствие в высказывании вызывает «хронотопный диссонанс». Однако в данном случае это не оплошность, а явно стилистический прием модернизирующего анахронизма, понятный в контексте статьи, построенной на аналогиях Римской и Советской империй. И далее в тексте читаем: Мы пленники и мученики когнитивного диссонанса. Отнесенность выражения к римлянам и к нам как бы снимает историческую дистанцию, подчеркивая типологическое сходство, которое и доказывает автор в своем тексте.

Как же отличить оплошность от стилистического приема?

Уже обращено внимание на метапоказатели хронотопной семантики, включающие слова тогда/сейчас, старинный/современный или указания на конкретные эпохи типа петровские времена, советская эпоха и под. Такие показатели свидетельствуют об осознанном нарушении правила согласования во времени. Такие высказывания дает в больших количествах Национальный корпус русского языка: Роберт тут разозлился, как тогда говорили, по-страшному (В. Аксенов. Таинственная страсть. 2007); На Русь первые гравюры попали, видимо, из Италии, или, как тогда говорили, Фрягии — недаром за ними надолго закрепилось название «фряжские листы» (А. Домбровский // Наука и жизнь. 2008); Как сейчас говорят, он косил под аристократа XIX века (Блог. 2007); Смутный этот фон, или, как сейчас говорят, «бэкграунд», дымился за плечами Василия Гангута (В. Аксенов. Остров Крым. 1977—1979); Вообще-то я воспринял заявление Меркель с чувством глубокого удовлетворения, как говорили в старину (Д. Драгунский // Частный корреспондент. 2010); С древних времен повелось в Японии, что по мере продвижения на своем жизненном

поприще человек — будь то самурай, художник или, выражаясь современным языком, специалист, поднимающийся по карьерной лестнице, — неоднократно менял свое имя (М. Лацис // Ландшафтный дизайн. 2003); Безусловно, два компьютера, принтеры -подспорье неплохое. Но главное, как говорили во времена не столь давние, человеческий фактор (О. Белякова // Уральский автомобиль. 2004); … предстояло драться команда на команду, или, как говорили в Древней Руси, откуда и пошла эта игра, — «стенка на стенку» (Солдат удачи. 2004).

Было бы слишком просто, если бы наличие метапоказателя решало проблему. Ведь в проанализированном примере с когнитивным диссонансом нет ни метапоказателей, ни кавычек, а сомнений в том, что это — прием, не возникает. Для большей убедительности можно привести фрагмент из текста Славы Тарощиной: Начало весны — любимое время отечественных киллеров. Под звон робкой капели два с лишним века назад задушили Павла Первого. Ближе к концу столетия метнули бомбу в Александра Второго. Февральская, а по новому стилю мартовская революция уничтожила всю прежнюю власть. Скончался Сталин (неясно правда, собственной или насильственной смертью). 1 марта 1995 года убили Влада Листьева (Новая газета. 11.03.2014). Слово киллер в начале фрагмента — явный анахронизм. Но зная автора авторитетного издания, мы даже не подумаем увидеть здесь оплошность, хотя никаких метапоказателей нет. Дальнейшее знакомство с фрагментом убеждает, что перед нами стилистический прием, смысл которого состоит в обобщении событий разных эпох и подведении их под современное понятие киллерства.

Оба последних примера убеждают, как кажется, в том, что для оценки анахронизма как наивного или осознанного приема важны стилистические установки текста. Если в них входит ирония, комизм или, напротив, торжественность, — прием анахронизма не только оправдан, но и желателен. Как создаются такие установки? Прежде всего, заголовком, как можно было убедиться на примере статей Максима Соколова, и общей тональностью первых абзацев, которые задают способ восприятия последующих фрагментов текста.

Итак, лингвистический термин анахронизм, как хотелось здесь показать, соотносится с широким кругом явлений современной речевой практики — в аспектах как ее нормативного осмысления, так и стилистических возможностей. При этом оказывается, что принцип анахронизма основан на одном из семантико-стилистических законов организации русского высказывания — согласования хронотопа и лексики диктума в плане ее временной дифференцированности. Отсюда вытекает, что наивный анахронизм, который оценивается как оплошность, обусловлен прежде всего недостаточными знаниями об исторической

памяти лексики. Считать его фактической ошибкой можно в том случае, если к знанию фактов относить и информацию о наименовании всех вовлеченных в историю реалий — лиц и их статусов, институций, предметов, а также имен собственных. Что касается анахронизма как стилистического приема, то его возможности велики, учитывая, что современной прозе, в том числе медийной, свойственна ирония, в арсенал средств которой входит и анахронизм.

Вместе с тем здесь хотелось бы подчеркнуть, что понятия стилистики и культуры речи основаны на, может быть, еще не сформулированных, но объективно действующих закономерностях смысловой организации русского высказывания. А это, в свою очередь, говорит о том, что автономность разных лингвистических дисциплин нами несколько преувеличивается: все они объединяются природой языка и речевой деятельности.

Список литературы

Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки исторической поэтики // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. С. 234407.

Большая советская энциклопедия. Т.1. М., 1969. URL: http://enc-dic.com/enc_sovet/Anahronizm-69002.html (дата обращения: 12.05.2014).

Бондарко А.В. Категориальные и некатегориальные значения в грамматике // Принципы и методы семантических исследований. М.: Наука, 1976. С. 180-202.

Гак В.Г. К проблеме семантической синтагматики // Проблемы структурной лингвистики 1971. М.: Наука, 1972. С. 367-395.

Гак В.Г. Сравнительная типология французского и русского языков. М.: Просвещение, 1977. 300 с.

Голуб И.Б. Стилистика русского языка. М.: Рольф; Айрис-пресс, 1997. 448 с,

Голуб И.Б. Новый справочник по русскому языку и практической стилистике. М.: Эксмо, 2007. 464 с.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.1. М.: Русский язык, 1989. 699 с.

Иссерс О.С., Кузьмина Н.А. Интенсивный курс русского языка. Почему так не говорят: пособие по культуре речи. М.: Флинта. Наука, 2007. 136 с.

Касперова Л.Т. Слово «месседж» в текстах СМИ // Экология языка и коммуникативная практика. 2014. № 1. С. 120-127. URL: http://ecoling.sfu-kras.ru/wp-content/uploads/2014/05/Kasperova.pdf (дата обращения: 12.05.2014).

Квятковский А.П. Школьный поэтический словарь. 2-е изд. М.: Дрофа, 2000. 464 с.

Копытов О.Н. Текстообразующая роль модусных смыслов на фоне сферных различий (на материале современной прозы): автореф. дис. … докт. филол. наук. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2014. 40 с.

Мартемьянов Ю.С. Семантическое согласование и перевод // Конференция по вопросам теории и методики преподавания перевода: Тезисы докладов. М., 1964; воспроизведено в кн.: Мартемьянов Ю.С. Логика ситуаций. Строение текс^. Терминологичность слов: от мира к тексту. М.: Яз. слав. культур, 2004. С. 130—131.

Москвин В.П. Стилистика русского языка. Приемы и средства выразительной и образной речи. Волгоград: Учитель, 2000. 198 с.

Ревзина О.Г. Хронотоп в современном романе // Художественный текст как динамическая система: Материалы международной научной конференции, посвященной 80-летию В.П. Григорьева. М.: ИРЯ РАН, 2006. С. 265-279.

Русская речевая культура: Учебный словарь-справочник / под ред. В.Д. Черняк. СПб.: САГА, Азбука-классика, 2006. 224 с.

Словарь русского языка в 4-х тт. /под ред. А.П. Евгеньевой. Т 1. М.: Русский язык, 1981. 698 с.

Современный толковый словарь русского языка / гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 2001. 960 с.

Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. М.: Флинта. Наука, 2003. 696 с.

Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов / РАН Ин-т рус. языка им. В.В. Виноградова. Отв. ред. Н.Ю. Шведова. М.: Азбуковник, 2008. 1175 с.

Шмелева Т.В. Кодекс речевого поведения // Русский язык за рубежом. 1983. № 1. С. 72-77.

Шмелева Т.В. Семантический синтаксис: Текст лекций. Красноярск: КрасГУ, 1988. 54 с. Шмелева Т.В. Субъективные аспекты русского высказывания: дис. в виде науч. докл. … д-ра филол. наук. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1995. 35с.

Шмелева Т.В. Диалогичность модуса // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1995а. № 5. С.147-156.

Шмелева Т.В. «Привет от старых штиблет» // Российский лингвистический ежегодник. Вып. 2 (9). Красноярск, 2007. С. 33-40.

Шмелева Т.В. Автор в медийном тексте // Новгородские медиа: стилистический портрет: сборник материалов; URL: http://www.novsu.ru/пре/files/um/1588617/ portrait/titul.html (дата обращения: 12.07.2014).

Шмелева Т.В. Актуализационные смыслы // Современный русский язык: Учебник для вузов. Стандарт третьего поколения / под ред. Л.Р.Дускаевой. СПб.: Питер, 2014. С. 262-264.

Щербаков А.В. Анахронизмы лексические // Культура русской речи: Энциклопедический словарь-справочник / под ред. А.Ю.Иванова, А.П. Сковородникова, Е.Н. Ширяева. М.: Флинта. Наука, 2003. С.51-52.

Щербаков А.В. Анахронизмы лексические // Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / под ред. А.П. Сковородникова. М.: Флинта. Наука, 2005. С. 392.

Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / под ред. А.П. Сковородникова. М.: Флинта. Наука, 2005. 480 с.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т.2. 1890 г. URL: http://www.onlinedics.ru/brok7a/anaxronizm.html (дата обращения: 12.07.2014)

Эффективное речевое общение (базовые компетенции): словарь-справочник / под ред. А.П. Сковородникова. Красноярск: Изд-во Сибирского федерального университета, 2012. 882 с.

References

Bachtin M.M. Formy vremeni i chronotopa v romane. Ocherki istoricheskoj poetiki [The Formes of time and chronotope in a novel]. Bachtin M.M. Voprosy literatury i estetiki

[Bachtin M.M. Questions of literature and esthetics]. M.: Hudozhestvennaja literatura, 1975. Pp. 234-407.

Bol’chaja sovetskaja enciklopedia [The Big Soviet Enciclopedia] M., 1969. Available at: http://enc-dic.com/enc_sovet/Anahronizm-69002.html (accessed 12.05.2014).

Bondarko A.V. Kategoreal’nye i nekategoresl’nye znachenija v grammanike [Categorial and non-categorial meanings in Grammar] Principy i metody semanticheskich issledovanij [Principles and methods of semantic research]. M.: Nauka Publ., 1976. Pp. 180-202.

Gak V.G. K probleme semanticheskoj sintagmatiki [Towards the problem of semantic syntagmatics]. Problemy strukturnoj lingvistiki. M.: Nauka Publ., 1972. Pp. 367-395.

Gak V.G. Sravnitelnaja tipologia franzuskogo I russkogo jazykov [The Comparative typology of the French and the Russian languages]. M.: Prosveshhenie Publ., 1977. 300 p.

Golub I.B. Stilistika russkogo jazyka [Stylistics of the Russian language]. M.: Rolf; Irys-Press, 1997. 448 p.

Golub I.B. Novuj spravochnik po russkomu jazyku I prakticheskoj stilistike [New handbook of the Russian language and practical stylistics]. M.: Exmo Publ., 2007. 464 p.

Dalh V.I. Tolkovyj slovar’ zhyvogo velikirusskogo jazyka [The Explanatory dictionary of the Russian language]. T.1. M.: Russkij jazyk, 1989. 699 p.

Issers O.S., Kuzmina N.A. Intensivnuj kurs russkogo jazyka. Pochemu tak ne govor’at? Posobie po kul’ture rechi [The Intensive course of the Russian language. Why it is not said like this? The Manuel on speech culture]. M.: Flinta, Nauka, 2007. 136 p.

Kasperova L.T. Slovo message v textach SMI [The word message in texts of the Mass Media] Ecologia jazyka I kommunikativnaja practika. 2014. № 1. Pp. 120-127. Available at: http://ecoling.sfu-kras.ru/wp-content/uploads/2014/05/Kasperova.pdf (accessed 12.05.2014).

Kvjatkovskij A.P. Shkol’nyj poeticheskij slovar'[The School poetical dictionary]. 2 ed. M.: Drofa, 2000. 464 p.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Kopytov O.N. Textoobrazujchhaja rol’ modusnych smyslov na fone sfernych razlichij (na materiale sovremennoj prozy) [The Text-construction role of modus meanings in the context of sphere differences]: avtoreferat dis… doct. filol. nauk Velikij Novgorod: Jaroslav-the-Wise Novgorod State University, 2014. 40 p.

Martemjanov Ju. S. Semanticheskoe soglasovanie I perevod [The Semantic harmonization and translation] Konferencija po voprosam teorii I metodiki prepodavania perevoda: Tezisy docladov. M, 1964. Reprint in: Martemjanov Ju. S. Logika siruacij. Stroenie texta. Terminologichnost’ slov: ot mira k textu [The logic of situations. The structure of a text. Terminological words: from the world to the text]. M.: Jazyki slav. kul’tur, 2004. Pp. 130-131.

Moskvin V.P. Stilistika russkogo jazyka. Prijomy i sredstva vyrazitel’noj i obraznoj rechi [Stylistics of the Russian language. Methods and devices of expressive and figurative speech]. Volglgrad: Uchitel’ Publ., 2000. 198 p.

Revzina O.G. Chronotop v sovremennom romane [The Chronotope in a modern novel]. Chudozhestvennyj text kak dinamicheskaja sistema [A Literary text as a dynamic system]: Materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii, posv’achhennoj 80-letiju V.P. Grigor’eva. M.: IR’A RAN, 2006. Pp. 265-279.

Russkaja rechevaja kul’tura: uchebnyj slovar’-spravochnik [The Russian speech culture]. Ed. V.D. Chern’ak. St.-Peterburg: SAGA: Azbuka-klassika Publ., 2006. 224 p.

Slovar’ russkogo jazyka v 4 tomach [The Dictionary of the Russian language]. Ed. A.P. Evgen’evoj. T.1. M.: Russkij jazyk Publ., 1981. 698 p.

Sovremennyj tolkovyj slovar’ russkogo jazyka [The Modern explanatory dictionary of the Russian language]. Ed. S.A. Kuznetsov. St.-Peterburg: Norint Publ., 2001. 960 p.

Stilisticheskij enciklopedicheskij slovar’ jazyka [The Stylistic encyclopedic dictionary of the Russian language]. Ed. M. Kozhinoj, M.: Flinta, Nauka Publ., 2003. 696 p.

Shmeleva T.V. Kodex rechevogo povedenia [The Codex of speech behavior] Russkij jazyk za rubezhom. 1983. Nom.1. Pp. 72-77.

Shmeleva T.V. Semanticheskij sintaxis [The Semantic syntax]: Text lekcij. Krasnojarsk: KrasGU, 1988. 54 p.

Shmeleva T.V. Subjektivnyje aspekty russkogo vyskazyvania [The Subjective aspects of the Russian statement]: dis. v vide nauchnogo doklada… doct. filol, nauk. M.: Lomovosov’s University Publ., 1995. 35 p.

Shmeleva T.V. Dialogichnost’ modusa [The Dialogity of modus]. Vestnik MGU. Seria 9. Filologia. 1995a. nom.5. Pp. 147-156.

Shmeleva T.V. «Privet ot starych shtiblet». Rossijskij lingvisticheskij ezhegodnik. Vyp.2 (9). Krasnojarsk, 2007. Pp. 33-40.

Shmeleva T.V. Avtor v medijnom texte [The Author in the Mass Media texts]. Novgorodskie media: stilisticheskij portret: sbornik materialov. Available at: http://www.novsu.ru/npe/files/um/1588617/portrait/titul.html (accessed 12.07. 2014).

Shmeleva T.V. Aktualizatcionnuje smysly [The Actualization meanings]. Sovremennyj russkij jazyk: Uchebnik dl’a vuzov [The modern Russian language. The Manuel for Iniversities] Standart tretiegopokolenia. Ed. L.R. Duskaeva. St.-Peterburg: Piter Publ., 2014. Pp. 262-264.

Shherbakov A.V. Anachronizmy lexicheskije [The Lexical anachronisms]. Kul’tura rysskoj rechi: Encyklopedicheskij slovar’-spravochnik [The culture of Russian speech: Encyclopedic dictionary], Ed. A.YU. Ivanjv, A.P. Skovorodnikov, E.N. Shir’aev. M.: Flinta, Nauka, 2003. Pp. 51-52.

Shherbakov A.V. Anachronizmy lexicheskije [The Lexical anachronisms] Enciklopedicheskij slovar’-spravochnik. Vyrazitel’nyje sredstva jazyka I rechevyje ochibki i nedochoty [The Encyclopedic dictionary. Expressive means of the Russian language and speech errors and omissions]. Ed. A.P. Skovorodnikov, M.: Flinta, Nauka, 2005. P. 392.

Enciklopedicheskij slovar’-spravochnik. Vyrazitel’nyje sredstva jazyka i rechevyje ochibki i nedochoty [The Encyclopedic dictionary. Expressive means of the Russian language and speech errors and omissions]. Ed. A.P. Skovorodnikov, M.: Flinta, Nauka, 2005. 480 p.

Enciklopedicheskij slovar’ Brokgauza i Efrona [The Encyclopedic dictionary of Brokgauz and Efron]. Т.2. 1890 г. Available at: http://www.onlinedics.ru/brok/a/ anaxronizm.html (accessed 12.07.2014)

Effektivnoje rechevyoe obshhenie (bazovyje kompetencii): slovar’-spravochnik [The Effective speech communication (basic competences)]. Ed. A.P. Skovorodnikov. Krasnojarsk: Izdatel’stvo Sibiskodo Federal’nogo Universiteta, 2012. 882 p.

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:

Шмелева Татьяна Викторовна, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры журналистики

Новгородский государственный университет имени Ярослава Мудрого 173014 Россия, Великий Новгород, Антоново, Гуманитарный институт, ауд.1212 Е-mail: szmiel@,mail.ru

ABOUT THE AUTHOR:

Shmeleva Tatyana Victorovna, Doctor of Philology, Full Professor, Professor of the Department of Journalism

Jaroslav-the-Wise Novgorod State University

aud.1212, Antonovo, Humanitie Institute, Velikij Novgorod 173014 Russia E-mail: szmiel@mail.ru

А

Абие – тотчас, с тех пор как, когда.

Абы – чтобы, дабы.

Агнец – ягненок, барашек.

Аз – местоимение «я» или наименование первой буквы алфавита.

Аз, буки, веди – названия первых букв славянского алфавита.

Аки – как, так как, подобно, словно, как бы.

Алтын – старинная серебряная монета достоинством в три копейки.

Алчешь – от слова «алкать» – жадно хотеть.

Ан, аже – если же, между тем, ведь.

Анбар (амбар) – строение для хранения хлеба или товаров.

Арака – пшеничная водка

Арапчик – голландский червонец.

Аргамак – восточный породистый конь, скакун: на свадьбе – конь под седлом, а не в упряжке

Армяк – мужская верхняя одежда из суконной или шерстяной ткани.

Аршин – русская мера длины, равная 0,71 м; линейка, планка такой длины для измерения.

Аще – если, ежели, когда.

Б

Бабка – четыре снопа овса – колосьями вверх, накрытые пятым – колосьями вниз – от дождя.

Бадог – батог, палка, посох, хлыст.

Баженый – любимый, от слова «бажать» – любить, желать, иметь склонность.

Базланить – реветь, кричать.

Барбер – брадобрей, парикмахер.

Барда – гуща, остатки от перегона хлебного вина, используемые на откорм скоту.

Барщина – даровой принудительный труд крепостных крестьян, работавших со своим инвентарем в хозяйстве земельного собственника, помещика. Кроме того, барщинные крестьяне платили помещику различные натуральные подати, поставляя ему сено, овес, дрова, масло, птицу и т. д. За это помещик выделял крестьянам часть земли и позволял ее обрабатывать Барщина составляла 3–4, а порой даже 6 дней в неделю. Указ Павла I (1797 г.) о трехдневной барщине носил рекомендательный характер и в большинстве случаев помещиками игнорировался.

Баской – красивый, нарядный.

Басок – краткая форма от слова «баской» – красивый, пригожий, украшенный.

Бастион – земляное или каменное укрепление, образующее выступ на крепостном валу.

Басурман – враждебно-недоброжелательное наименование магометанина, а также вообще иноверца, иноземца.

Баталья (баталия) – битва, сражение.

Бахарь – говорун, краснобай.

Баять – говорить, болтать, беседовать.

Бдеть – заботиться; быть на страже, бдительным.

Беглость – скорость.

Безвременье – беда, тяжелое испытание, время.

Безмен – ручные весы с неравным рычагом и перемещающейся точкой опоры.

Безобычный – не знающий обычаев, житейских правил, приличий.

Бела можайская – древнерусский сорт наливных яблочек

Бельмес (татарское «белмэс») – не разумеешь ничего, совсем не разумеешь.

Бердо – принадлежность ткацкого стана.

Бережь – осторожность.

Беремя – бремя, тяжесть, ноша; охапка, сколько можно обнять руками.

Бесперечь – безусловно, несомненно, беспрестанно.

Бесстудный – бесстыдный.

Бечева – прочная веревка, канат; бечевая тяга – передвижение судна бечевой, которую тянули по берегу люди или лошади.

Бечет – драгоценный камень типа рубина

Бирка – палочка или дощечка, на которой зарубками или краской кладутся знаки, заметки.

Бирюк – зверь, медведь.

Битые караваи – взбитое на сливках тесто для калачей

Бить челом – низко кланяться; просить о чем-либо; подносить подарок, сопровождая подношение просьбой.

Биться об заклад – спорить на выигрыш.

Благовещенье – христианский праздник в честь Богородицы (25 марта по ст. ст.).

Благой – добрый, хороший.

Бо – ибо, потому что.

Бобыль – одинокий, бесприютный, бедный крестьянин.

Боден – бодец, шпора на ногах петуха.

Божедом – сторож на кладбище, могильщик, сторож, староста дома для престарелых, инвалидов.

Болван – статуя, истукан, чурбан.

Борис и Глеб – христианские святые, день которых отмечался 2 мая по ст. ст.

Бортник – человек, занимающийся лесным пчеловодством (от слова «борт» – дуплянистое дерево, в котором гнездятся пчелы).

Ботало – колокольчик, колокольный язык, било.

Бочаг- глубокая лужа, колдобина, ямина, залитая водой.

Бражник – пьяница.

Браный – узорчатый (о ткани).

Братина – небольшой чаша, кубок с шаровидным корпусом, служил для питья вкруговую

Братыня – братина, сосуд для пива.

Брашно – еда, яство, кушанье, съестное.

Бредень, бредник – небольшой невод, которым ловят рыбу вдвоем, идя бродом.

Буде – если, ежели, когда, коли.

Буерак – сухой овраг.

Буза – каменная соль, которую давали животным.

Булава – знак начальственной власти, также оружие (палица) или набалдашник.

Бурачок – кузовок, небольшой короб из бересты.

Бученье – от слова «бучить» – вымачивать, белить холсты.

Буява, буево – кладбище, могила.

Былица – былинка, стебель травы.

Быличка – рассказ о нечистой силе, в достоверности которого не сомневаются.

В

Вадить – манить, привлекать, приучать.

Важно – тяжело, тяжко.

Валы – волны.

Вандыш – снеток, сушеная рыбка вроде ерша

Варган («на кургане, на варгане») – может быть, от «ворга» – поляна, заросшая высокой травой; покосное, открытое место в лесу.

Варюха, Варвара – христианская святая, день которой отмечался 4 декабря по ст. ст.

Вахмистр – старший унтер-офицер в кавалерийском эскадроне.

Ващец – ваша милость.

Введенье – введение, христианский праздник в честь Богородицы (21 ноября по ст. ст.).

Вдругорь – опять, вторично.

Ведрина – от слова «вёдро» – ясная, теплая, сухая погода (не зимняя).

Вёдро – ясная, тихая погода.

Вежество – воспитанность, учтивость, вежливость.

Векошники – пироги, заправленные мясными и рыбными остатками пищи.

Великий четверток – четверг на последней неделе великого поста (перед пасхой).

Верес – можжевельник.

Веретье – грубая ткань из конопли.

Верея (веретья, верейка, вереюшка) – столб, на который навешиваются ворота; косяк у дверей, ворот.

Верстень – верста.

Вертел – прут, на котором жарят мясо, поворачивая его над огнем.

Вертеп – пещера; притон; большой ящик с марионетками, управляемыми снизу сквозь прорези в полу ящика, в котором разыгрывались представления на тему Рождества Христова.

Верша – рыболовный снаряд, сделанный из прутьев.

Вершник – верховой; едущий впереди верхом.

Веселко – мешалка.

Вечка – медная кастрюля.

Вечор – вчера вечером, вчера.

Вешаные (грибы, мясо и пр.) – сушеные.

Виклина – ботва.

Вина – причина, повод.

Вица, вичка – хворостинка, прут, хлыст.

Власно – точно, собственно.

Водильщик – вожак медведя.

Войт – старшина в сельском округе, выборный староста.

Волна – шерсть.

Волога – мясной бульон, всякая жирная жидкая пища.

Волок – от слова «волочить», путь на водоразделе, по которому переволакивают грузы и лодки.

Волосник – женский головной убор, сетка из золотой или серебряной нити с ошивкой (чаще не праздничный, как кика, а каждодневный), род шапочки.

Волотки – стебли, соломинки, былинки; верхняя часть снопа с колосьями.

Воровина – сапожная дратва, также веревка, аркан.

Ворогуха, ворогуша – ворожея, гадалка, злоумышленница.

Воронец – брус в избе, служащий полкой.

Воронограй – гадание по крикам ворона; книга с описанием таких примет.

Вотчина – родовое именье землевладельца, переходящее по наследству.

Вотще – напрасно.

Враг – дьявол, бес.

Временщик – человек, достигший власти и высокого положения в государстве благодаря личной близости к монарху.

Временьщик – человек, достигший высокого положения благодаря случаю.

Вскую – попусту, напрасно, зря.

Всугонь – вдогонку.

Всуе – напрасно, попусту.

Вчуже – со стороны, не будучи в близких отношениях.

Выборный – избранный голосованием.

Выну – всегда, во всякое время, непрестанно.

Вырай (вирий, ирий) – дивная, обетованная, теплая сторона, где-то далеко у моря, доступная только птицам и змеям.

Выть – время еды, также доля пищи, часть еды.

Вьялица – вьюга.

Вящий – больший, высший.

Г

Гай – дубрава, роща, небольшой лиственный лес.

Галун – золотая или серебряная мишурная тесьма.

Гарнизон – войсковые части, расположенные в городе или крепости.

Гарчик – горшок, кринка.

Гатки, гать – настил из бревен или хвороста на топком месте. Нагатить – настлать гать.

Гашник – пояс, ремень, шнурок для завязки штанов.

Гвардия – отборные привилегированные войска; воинские части, служащие охраной при государях или военачальниках.

Геенна – ад.

Генерал – военный чин первого, второго, третьего или четвертого классов по Табели о рангах.

Генерал-поручик – генеральский чин третьего класса, при Екатерине II соответствовавший чину генерал-лейтенанта согласно петровской Табели о рангах.

Георгий – христианский святой Георгий Победоносец; Егорий-вешний (23 апреля) и Егорьев (Юрьев) день (26 ноября по ст. ст.) праздники в его честь.

Гинуть – сгинуть, пропадать.

Глазетовый – сшитый из глазета (сорта парчи с вытканными на ней золотыми и серебряными узорами).

Глезно – голень, лодыжка.

Говейно – пост (госпожино говейно – Успенский пост и т. д.)

Говеть – соблюдать пост, воздерживаться от пищи.

Говоря – речь.

Гоголь – птица из породы уток-нырков.

Година – хорошая ясная погода, ведро.

Годиться – дивиться, любоваться, засматриваться; глазеть, пялить глаза; насмехаться, изгаляться.

Годы годуй – годы живи, от слова «годовать» – жить.

Голбчик – голбец, отгородка в виде чулана в избе между печью и полатями, припечье со ступеньками для всхода на печь и полати и и с лазом в подполье.

Голдеть, голдобить – шумно разговаривать, кричать, браниться.

Голик – веник без листьев.

Голицы – кожаные рукавицы без шерстяной подкладки.

Голландчик – червонцы, битые на санкт-петербургском Монетном дворе.

Голомя – открытое море.

Голь – оборванцы, голяки, нищие.

Горе – вверх.

Горка – погост, место, где жили служители церкви.

Горлатная шапка – пошитая из очень тонкого меха, взятого с шеи животного; по форме – высокая прямая шапка с тульей, расширяющейся кверху.

Горница – комната, расположенная обычно в верхнем этаже дома.

Горница – чистая половина избы.

Горячка, белая горячка; горячка – тяжелое заболевание с сильным жаром и ознобом; белая горячка – здесь: состояние болезненного бреда при высокой температуре или временном помешательстве.

Гостика – гостья.

Грамота – письмо; официальный документ, указ, дающий кому-нибудь право на что-нибудь.

Гривна – гривенник; в Древней Руси денежная единица – серебряный или золотой слиток весом около фунта.

Грош – старинная монета достоинством в две копейки.

Грумант – старинное русское название архипелага Шпицберген, открытого нашими поморами в ХV веке.

Грунь, груна – тихая конская рысь.

Грядка – шест, жердь, подвешенная или приделанная лежмя, перекладина, жердочка в избе, от стены к стене.

Губа – залив, затон.

Губернатор – правитель губернии.

Губчатые сыры – творожная масса, сбитая со сметаной.

Гудок – трехструнная скрипка без выемок по бокам корпуса.

Гуж – петля, которая скрепляет оглобли и дугу.

Гужи с чесноком – калачи взварные.

Гумно – место для хранения хлеба в снопах и молотьбы, крытый ток.

Гуня, гунька – старая, истрепанная одежда.

Д

Даве – недавно.

Дворница – хозяйка постоялого двора.

Деверь – брат мужа.

Девичья – комната в помещичьих домах, где жили и работали крепостные дворовые девушки.

Девятина – срок в девять дней.

Дежа – опара для теста, квашня; кадка, в которой месят тесто для хлеба.

Действители – актеры.

Дел – дележ.

Делёнка – женщина, постоянно занятая делом, рукоделием.

Денница – утренняя заря.

Деньга – старинная монета достоинством в две полушки или в полкопейки; деньги, капитал, богатство.

Десная, десница – правая, правая рука.

Десятью – десять раз.

Дивый – дикий.

Диплом офицерский – жалованная грамота на офицерское звание.

Дмитриева суббота – день поминовения умерших (между 18 и 26 октября), установленный Дмитрием Донским в 1380 году после Куликовской битвы.

Дна – болезни внутренних органов, ломота в костях, грыжа.

Днесь – ныне, теперь, сегодня.

Доброхот – доброжелатель, покровитель.

Довлеет – следует, должно, надлежит, прилично.

Довлеть – быть достаточным.

Довод – донос, обличенье, жалоба.

Доволе, доволи – сколько хочешь, сколько нужно, достаточно.

Докука – надоедливая просьба, также скучное, надоевшее дело.

Долить – одолевать.

Долонь – ладонь.

Доля – участок, пай, надел, жребий; участь, судьба, рок.

Домовина – гроб.

Дондеже – до тех пор, пока.

Донце – дощечка, на которую садится пряха и в которую вставляется гребень и куделя.

Доправить – стребовать подать, долг.

Дор – грубая дранка.

Дороги – очень тонкая восточная шелковая ткань.

Досюльный – давний, прежний.

Доха – шуба с мехом внутрь и наружу.

Драгун – воин кавалерийских частей, действовавших как в конном, так и в пешем строю.

Драницы – тонкие дощечки, сколотые с дерева.

Дресва – крупный песок, который употребляется при мытье некрашеных полов, стен, лавок.

Дроля – милый, дорогой, любимый.

Дружка – приглашенный женихом распорядитель на свадьбе.

Дубец – молодой дуб, дубок, полка, посох, розга, хворостина.

Дубник – дубовая кора, необходимая для разных хозяйственных работ, в том числе и для дубления кож.

Дымчатые мехи – мешки, пошитые из выделанных на пару шкур (и поэтому особенно мягких).

Дымье – пах.

Дышло – одиночная оглобля, укрепленная к передней оси для поворота повозки, при парной запряжке.

Дьячиха – жена дьячка.

Дядька – слуга, приставленный для надзора к мальчику в дворянских семьях.

Е

Евдокеи – христианская св. Евдокия, день которой отмечался 1 марта по ст. ст.

Егда – когда.

Единочадый – единственный сын у родителей.

Едь – еда.

Еже – которое.

Ежеден – ежедневно, каждодневно.

Елей – оливковое масло, которое употребляли в церковной службе.

Елень – олень.

Елико – сколько.

Елка – еловая ветка на крыше или над дверью избы – знак, что в ней находится трактир.

Елоза – непоседа, проныра, льстец.

Ельцы – разного вида фигурное печенье.

Ендова – широкий сосуд с носком для разливания жидкостей.

Епанча – старинный длинный и широкий плащ, покрывало.

Еремей – христианский пророк Иеремий, день которого отмечался 1 мая; христианский апостол Эрма, день которого отмечался 31 мая.

Ернишный – от «ерник»: мелкий, малорослый лес, мелкий березовый кустарник.

Ерофеич – горькое вино; водка, настоянная травами.

Ерычется по брюху – от слова «ерыкать» – ругаться, сквернословить.

Ества – еда, кушанье.

Ество – пища.

Естество – природа.

Етчи – есть.

Ж

Жальник – кладбище, могилы, погост.

Железа – оковы, цепи, кандалы.

Жеманство – отсутствие простоты и естественности; манерность.

Жеребей – жребий.

Живет – бывает.

Живот – жизнь, имущество; душа; скот.

Животы – живность, достаток, богатство.

Живут – бывают.

Жило – жилое место, помещение.

Жир – добро, имущество; хорошая, привольная жизнь.

Житник – ржаной или ячменный печеный хлеб.

Жито – всякий хлеб в зерне или на корню; ячмень (северн.), рожь немолотая (южн.), всякий яровой хлеб (вост.).

Жнива – жатва, уборка хлебов; полоса после выжатого хлеба.

Жупан – старинный полукафтан.

Журливый – ворчливый.

Жялвей, желвь, жоль – нарыв, опухоль на теле.

З

Забедовать – жаловаться, плакаться.

Забел(к)а-сметана; в широком смысле кушанье, заправленное молоком или сметаной.

Завертка – веревочная привязь оглобли к повозке.

Завидит – завидует.

Загнета (загнетка) – зольник русской печи.

Загнетка – площадка печи между утьем и топкой, заулок на шестке русской печи, куда сгребают жар.

Заговенье – последний день перед постом, когда можно употреблять скромную пищу.

Зазор – стыд.

Законоломный – противозаконный.

Закорм – искаженное: закром, сусек.

Залом – скрученный пучок колосьев; обычно делается колдуном или ведьмой на порчу или на пагубу нивы, а также хозяина нивы.

Залучать – заманивать.

Замиренный – переставший ссориться.

Заневоль – поневоле.

Зановитый – запачканное или загрязненное что-то новое чистое; облегчивший сердце (от «зановить»; отвести душу облегчить сердце).

Зарадеться – обрадоваться.

Зарод – большой стог сена, хлеба, не круглой кладки, а продолговатый.

Засек – сусек, закром; перегородка закрома.

Заспа – ячневая или овсяная крупа, служившая для заправки супа; вообще запасы всякой крупы.

Застава – место въезда в город или выезда из него, в старину охраняемое стражей; воинское подразделение, несущее сторожевое охранение; место расположения пограничной охраны.

Затулье – ограда, защита.

Звездословие – астрологические книги.

Звездочетье – астрология зендени – привозная хлопчатобумажная ткань; ценилась выше шерсти и шелка (см. также киндяки).

Зде – здесь.

Зело – очень.

Зельный – огромный, сильный, великий.

Земский (земской) – земский староста, представитель земского самоуправления; избирался миром, городским и сельским; главной обязанностью земского старосты был суд и раскладка податей (налогов); за свою службу земский староста получал право землевладения.

Земщина – выделенная Иваном Грозным во владение боярству часть Московского государства.

Зеница – глаз, зрачок.

Зень – земля.

Зернь – кости, игра в кости: гадание в кости.

Зернь – игра в кости или зёрна.

Зимник – дорога зимняя, санный путь.

Зинуть – взглянуть.

Зипун – крестьянский кафтан из грубого толстого сукна, в старину без ворота.

Злочинства – злодеяния.

Злыдень – несчастье, злая, жестокая судьба.

Зобанец – жидкая гороховая похлебка.

Зобать – собирать, есть, хватать.

Золотное платье – златотканое (особо ценное).

Зрелки – зрелые ягоды.

Зря (зреть) – здесь: видеть.

Зуй – птица из рода куликов.

И

Иванов день, Иван Купала – день летнего солнцестояния, 24 июня по ст. ст.

Идра – гидра.

Иже – что, кто, который.

Избыть – погубить, извести, сбыть.

Извадиться – приучиться к дурным привычкам.

Извары, звары – специальные сосуды типа ушат для приготовления напитков

Извет – донос, сообщение о чем-нибудь властям; здесь: наговор, клевета.

Изветлив – от слова «извет» – клевета.

Извоз – отхожий промысел крестьян, которые нанимались перевозить грузы на своих лошадях.

Изгреби – вычески кудели, остающиеся после обработки льна.

Изруч – из руки, от руки, руками.

Ильин день – отмечаемый церковным календарем (20 июля ст. стиля) праздник Ильи-пророка.

Имут – имеют.

Инда – даже.

Инде – кое-где, в другом месте, когда-либо.

Инно – как, будто.

Ино – иногда.

Ирина – христианская святая Ирина, день которой отмечался 16 апреля по ст. ст.

Искренок – выемка в печи, служившая для хранения сухой растопки и кресала для разжигания огня

Искус – опыт.

Исподний – нижний.

Исполать – хвала, слава, спасибо.

К

Кабала – письменное кабальное обязательство.

Казак, казачиха – работник. (работница), батрак, наемный работник.

Казнодей – проповедник.

Казнь – наказание, возмездие.

Кайка – каяние, от слова «каяться», признавать, сознавать проступок, грех.

Калика – паломник, странник, нищий.

Камер-лакей – старший лакей при царском дворе.

Камзол – мужская куртка без рукавов, надеваемая под верхнюю одежду.

Камка – старинная плотная шелковая узорчатая китайская ткань.

Канон – часть церковного песнопения

Канонир – пушкарь, рядовой артиллерист.

Канун – время, предшествующее какому-либо празднику; поминки по покойнику.

Капитан – лицо, имевшее офицерский чин IX класса.

Капрал – лицо, имевшее первый после рядового военный чин.

Каптан – зимний крытый возок.

Каптур – меховой зимний убор у замужних женщин, особенно у вдов; закрывал голову и по сторонам лицо и плечи (ср. позже – капор).

Каравайцы – пшеничные блины.

Картагинейцы – жители Карфагена.

Картечь – снаряд, состоявший из чугунных пуль, вложенных в жестянку или мешок, которыми в совокупности стреляли из артиллерийских орудий и мушкетонов.

Кастить – пакостить, вредить, грязнить.

Кат – палач.

Катанки – валенки.

Кашеновые раки – отловленные кошем, т. е. корзиной (здесь мелкие).

Каять – ругать, проклинать, порицать, осуждать, хаять.

Кебеняк, кобеня – верхний мужской плащ из сукна с капюшоном и длинными рукавами.

Келья – комната монаха, здесь (в переносном смысле): уединенная комната.

Кивот – застекленный небольшой шкаф или ящик для икон.

Кий, киек – палка, посох, батог.

Кика – женский головной убор округлой формы (символическое обозначение замужней женщины); кика дополнялась платком с вышивкой (подзатыльник) и повойником (подубрусником), который прикрывал волосы, опускаясь на плечи и грудь.

Кила – грыжа.

Киндяки – привозные хлопчатобумажные ткани.

Киса – мешок.

Кистень – старинное оружие, состоящее из металлического шара или гири, прикрепленных ремнем к короткой рукоятке.

Кистень – старинное оружие, состоящее из тяжелого набалдашника на короткой рукоятке.

Китайка – сорт хлопчатобумажной ткани.

Китайчатый – сделанный из китайки, особого сорта хлопчатобумажной ткани.

Китина, кита – стебли долгоствольного растения.

Кичижки, кичига – молотило, заменяющее цеп.

Кичка – старинный русский праздничный головной убор замужней женщины.

Кишка – домашняя колбаса.

Клеть – отдельная нежилая постройка для хранения имущества, кладовая, чулан, холодная половина избы.

Клобук – монашеский головной убор.

Клюка – крюк, палка с загибом для поддержки желоба под стрехою крестьянской тесовой кровли или для пригнета соломенной.

Клятва – присяга, заклинание, проклятие.

Кляч – короткий шест, распорок.

Кныши – лепешки с маслом; пирожок, пшеничный хлебец.

Князь – почетный титул, наследственный или жалованный.

Кодекс – свод правил, законов.

Кожух – тулуп из овчины.

Кой, коя, кое – какой, какая, какое.

Кокурка – булочка с яйцом.

Колико – сколько, как.

Коллежский советник – лицо, имевшее гражданский чин VI класса.

Коло – колесо, круг.

Колодка – деревянный брусок особой формы, надевавшийся на ноги арестантам.

Колодники – арестанты, узники в колодках.

Колок – небольшая рощица, перелесок.

Колпица – птица из разряда цапель.

Колчан – футляр, сумка для стрел.

Колымага – закрытый возок шатрового типа с кожаными шторами.

Колышка – ком, кучка.

Комелек – нижний толстый конец дерева.

Комель – утолщенная нижняя часть прялки; прилегающая к корню, часть дерева, волоса, рога.

Коммуникация – пути, соединяющие базу с местом расположения армии, коммуникационные линии.

Комонь – конь, лошадь.

Коноватный – из азиатской шелковой ткани, шедшей на покрывало, фату.

Конча – верно, непременно, конечно, очень.

Копань – яма, вырытая для сбора дождевой воды; неглубокий колодец без сруба.

Копыл – короткий брусок в полозьях саней, служащий опорой для кузова.

Коренье – укор.

Коробья – разного вида сундуки с замками и под печатью.

Коровай – большой круглый подовый хлеб из пшеничной муки, символизировал солнечный круг; ритуальное кушанье на свадьбе.

Кортель – теплый летник, подбитый мехом и покрытый легкой шелковой тканью (без кружев и пуговиц).

Корцы – ковши, выдолбленные из дерева, служили мерой жита.

Косарь – большой нож с толстым и широким лезвием.

Косица – висок.

Косный – медленный, неторопливый, неподвижный.

Костер, костерь, костра – сорная трава из семейства злаковых.

Кострица (костра) – жесткая кора льна и конопли, остающаяся после их трепания, чесания.

Косяк – кусок штучного товара (ткани) в рулоне; одна заправка в ткацком стане, см. постав.

Косячная осетрина – соленая тёшка красной рыбы.

Косящетое (косивчатое) окно – окно из ячей-косяков или переплетенных вкось металлических прутьев, типичное для Руси до XVIII в.

Котломы – сдобное печенье.

Коты – род теплой обуви.

Кочедык – инструмент для плетения лаптей.

Кошмичка, кошма – войлочный коврик.

Красик – красавчик.

Красна (кроено) – ручной ткацкий станок; нитяная основа при тканье на ручном станке; полотно, вытканное на кроснах.

Красный – красивый, прекрасный, украшенный.

Красный угол – угол в избе, где висели иконы.

Красота – венец невесты из лент и цветов, символ девичества и девичьей воли.

Крес(т)цы – перекрестки.

Крестная мать – восприемница от купели при крещении младенца.

Крещение – христианский обряд принятия в число членов церкви, совершаемый через троекратное погружение в воду.

Кроеное – лакомства, которые раздаривались на свадьбе (пряники, орехи и пр.)

Крома – сума, мешок нищего; «Фома-большая крема» (19 октября) – обилие хлеба и запасов, так зовут и богатого, зажиточного человека.

Кросенца – домотканые рубашки.

Кросна – крестьянский домашний ткацкий станок.

Крошни – плетеные корзины (обычно заплечные).

Кружало – вертящийся гончарный круг; кабак, питейный дом.

Кружок – рыба, нарезанная кусками.

Крупитчатый – из белой муки высшего качества.

Крыница – родник, ключ, мелкий колодец; кринка, молочный горшок, узковатый и высокий.

Кряж – колода, короткое бревно.

Ксени, ксенимасы – икра.

Кудель – вычесанный и перевязанный пучок льна или пеньки, изготовляемый для пряжи.

Кужелъ (кужалъ) – кудель, вычесанный лен; льняная пряжа высшего качества.

Кузло – кузнечная работа, ковка; вообще пахотные снаряды.

Кузов – короб из лыка или бересты.

Кузьминские яблоки – древнерусский сорт красных яблок.

Кукомоя – неряха, неопрятный человек.

Кулижка – кулига – лесная поляна, расчищенная для земледелия.

Кум – крестный отец по отношению к родителям крестника и к крестной матери или отец крестника по отношению к его крестному отцу и крестной матери; дружеское обращение к мужчине; бесов кум – бранное выражение.

Кума – дружеское обращение к женщине; вообще дружески-фамильярно о женщине.

Кумган – металлический узкогорлый сосуд с крышкой и с ручкой.

Куна – куница.

Куна – старинный денежный знак, когда собольи, куньи шкурки заменяли деньги.

Кундупцы, кундумцы – вареники с говядиной в подливке.

Курень – место выжига в лесу углей, угольная яма и изба для рабочих.

Куржевина – иней.

Курить – вытворять.

Курчижка – сук, обрубок.

Кут – угол, особенно в избе под образами или около печи: «гнилой кут» – северо-западный ветер.

Кутук – уголок

Кутья – разваренные и подслащенные пшеничные зерна.

Кушак – узкий и длинный пояс из ткани.

Л

Ладер – ток (от: плоский как ладонь).

Ладка – маленькая пышка.

Ладом – хорошо, как следует.

Ладыга – лодыжка, щиколотка.

Лазарет – больница.

Лазутчик – разведчик, преимущественно в тылу противника; шпион.

Лал – благородная шпинель, драгоценный камень, по цвету близкий к рубину

Лалы – болтовня, пустословие.

Ланской – летошний, прошлогодний.

Ластки – цветные четырехугольные вставки под мышками рукавах рубахи.

Лафет – станок артиллерийского орудия.

Леваши, левашники – сдобные пирожки с ягодами или вареньем.

Ледень – ледяная глыба.

Лежать под святыми – под иконы на лавку клали покойника.

Лежень – лентяй, лежебока.

Ленный – льняной.

Летник – легкая женская одежда, которую носили под верхним платьем.

Летник – летняя дорога.

Лизун – коровий язык.

Лихва – что-либо излишнее, корыстные доходы, барыши.

Лишитье – излишек.

Лобанить – бить по лбу; забрить в солдаты.

Ловитва – охота.

Лог – широкий овраг, с пологими склонами.

Лодога – одна из пород сига.

Лоский – гладкий, блестящий.

Луб, лубяной – подковровый слой липы, идущий на лыко, из которого делают корзины, плетут лапти.

Лубочные картинки – картинки, напечатанные посредством лубка (древесной коры) с награвированным на нем изображением, отличавшиеся обычно примитивностью исполнения; с XVIII века лубочные картины печатались с матриц из меди или олова.

Лубочные крылья – крылья, сделанные из лубка, древесной коры.

Лубье – тонкая дранка.

Луда – мель, камни в озере, выступающие из воды.

Лутошко – липовый прут без коры.

Лысина – конский налобник в сбруе.

Лысты – голень, икра ноги.

Лытать – уклоняться от дела, бегать от работы, праздно шататься, скитаться.

Лычный – сделанный из лыка.

Льзя – можно.

Льстить – обманывать, соблазнять.

Лютый – свирепый, кровожадный; жестокий, безжалостный; ожесточенный, яростный; здесь: мучительный, тяжкий.

Ляда, лядина, лядо, ляшин – пустошь, покинутая и заросшая земля.

Лядвеи – ляжки.

М

Мазуни – сладкая масса из редьки с патокой с добавлением пряностей.

Майна – полынья.

Малариуз (в других списках – балагиус) – черный гранат.

Мамка – нянька, кормилица.

Мана – от манить, обманывать, дурачить.

Мандрагора – в русских травниках адамова голова, сонное зелье.

Маркер – лицо, прислуживающее при бильярде и ведущее счет во время игры.

Марья, Мария Египетская – христианская святая, день памяти которой отмечался церковью 1 апреля по ст. ст.

Масляна – масленица, языческий праздник проводов весны, приуроченный христианской церковью к неделе перед великим постом.

Мат – беда, конец.

Матица – осевая балка, скрепляющая стены, на нее кладут потолок.

Матка, матица – средняя потолочная балка в избе.

Маяк – прасол, перекупщик, скупавший по деревням лен, холсты и прочее для перепродажи на торгах.

Медведно – выделанные медвежьи шкуры, служили полостью в санях.

Меженина – недостаток чего-либо (чаще всего – хлеба из-за засухи или неурожая).

Меженный (межоный) – длинный, долгий, летний.

Межень – средний уровень воды, какой устанавливается после половодья (в июне -до жары и засухи).

Межситка – простая мука, остающаяся после промалывания пшеничных зерен.

Меледа – кедровые орехи.

Ментор – воспитатель, наставник (по имени воспитателя Телемака, сына Одиссея, в гомеровской поэме «Одиссея»).

Мережа – рыболовная сеть, натянутая на обруч.

Мерник – ведро или ковш известного объема; обычно в них сытили меды.

Месячина – продовольственный паек, который помещик помесячно выдавал крестьянину.

Метафразис – переложение, иносказание.

Мех – мешок.

Мзда – награда, вознаграждение, плата, возмездие, барыш, корысть, прибыток.

Мизгирь – паук.

Миндери – жесткие тюфяки или подушки, набитые мочалом или волосом.

Мир – сельское общество.

Мирской – сделанный, приготовленный сообща, «всем миром».

Миткалевый – сделанный из миткаля (хлопчатобумажной материи типа ситца).

Михирь – мужской половой орган.

Мнить – думать, считать.

Многовидные – многообразные.

Мнози – многие.

Молодик – молодой месяц.

Молодуха – молодая жена, невестка.

Монисто – ожерелье из бус или монет («вздержка»), одевалось на шею.

Морда – плетенка из лозы.

Морок – (морока) – облако, туча.

Мост – пол, сени.

Мостина – половица.

Мотовило – орудие на которое наматывают нитки, пряжу с веретена.

Мотушка – моток пряжи, катушка с намотанной пряжей.

Моченец – вымоченная в воде конопля.

Мочно – Можно.

Мошна – мешок для хранения денег, кошелек, символ богатства.

Мраз – мороз.

Муравленный – покрытый глазурью.

Мусье (мосье) – (искаж. франц. monsieur) – форма вежливого упоминания или обращения при фамилии или звании; здесь: воспитатель, гувернер (обычно о французе).

Мутовка – палка с сучками на конце для взбалтывания чего-либо.

Мушорма, мушерма – братина с носком и с рукояткой.

Мыльня – баня.

Мя – меня.

Мялица – мялка, снаряд, которым мнут лен и коноплю, очищая волокна от кострицы.

Н

Наветки – клевета, наговор, намек.

Навколо – около.

Нагольные шубы – не покрытые тканью, состоящие из одного меха.

Надолба – столбик, тумба, вкопанные в землю.

Назем – навоз.

Назола – тоска, грусть, досада, огорчение.

Накопыльник – продольный брус у саней, в который вставлены верхние концы копыльев (см. копыл)

Нань – на него.

Наперсники – друзья и доверенные лица, те, кому поверяют сокровенные мысли и тайны.

Напредки – вперед, в будущем.

Напуски – брань, нападки.

Нареченная – здесь: объявленная, признанная невеста.

Наст – подмороженный крепкий слой снега; лед при первых морозах у берегов рек, озер.

Настить – стелить холсты для отбелки.

Натекать – набежать, набегать.

Нать – надо (сокращенное от «надеть» – надобно).

Натяться – наткнуться, напасть.

Наузы – гадальные книги: это слово обозначало такж и завороженный от исчистой силы амулет.

Начальник – основоположник, зачинатель.

Наямиться – напастись припасов на большой расход.

Небоже, небога – нищий, убогий.

Небылые слова – напраслина, ложь.

Необлыжный – настоящий, неложный.

Несть – нет.

Неудольный – неодолимый; обделенный, несчастный.

Нехристь – недоброжелательное обозначение нехристианина, неправославного; басурман.

Неча – ничего.

Ниже – и не, отнюдь не, также не.

Никола-зимний – праздник в честь христианского святого Николая-угодника (6 декабря по ст. ст.). Никола-летний – 9 мая по ст. ст.

Новина – крестьянский сотканный холст; суровая небеленая холстина; зерно нового урожая.

Новина – хлеб, а также любые продукты и изделия из первого урожая.

Ногавицы – узкие брюки или род обуви, сшитой наподобие голенишь обычно ярко раскрашенные.

Ноугородки золочены – серебряный новгородский рубль по стоимости и весу был в то время вдвое дороже московского.

Ночвы – неглубокое деревянное корыто.

Ночесь – прошлой ночью.

Нравный – сердитый, с крутым нравом.

Нудить – принуждать.

Нужа – бедность, крайность, недостаток.

О

Обабок – гриб, подберезовик.

Обаять (обаить) – оговорить, сглазить.

Обельный – крестьянин, освобожденный от податей и повинностей.

Обер-секретарь – старший секретарь в Синоде или правительствующем сенате. В речи Пугачева – о его секретаре, писаре (и о нем же, – в ироническом употреблении, в повествовании Гринева).

Обжирство – обжорство, чревоугодие.

Обильность – богатство, сокровища.

Обиход – привычный, установленный уклад жизни.

Облоухий – долгоухий, ушастый, длинноухий.

Обмежа – полоса вдоль межи (см. умежье)

Оборы – веревки, завязки у лаптей.

Образа – обида, оскорбление, недовольство.

Оброть – недоуздок.

Обрядня – женская работа в избе по хозяйству, наведение порядка в избе, сам порядок.

Обык – обычай.

Ов, ова, ово – этот, эта, это; тот, та, то.

Овощи – все вообще плоды: и овощи, и фрукты.

Одесную – справа.

Одинакий – одинокий.

Однолична – одинакова, неизменна, такова же.

Однорядка – старинная верхняя мужская одежда.

Одонье, одонок – круглая, с острой вершиной, кладь хлеба в снопах или круглый стог сена.

Одры страдные – рабочие повозки со скамьями.

Ожерелье – пристяжной вышитый стоячий воротник рубахи или зипуна.

Оказия – удобный случай; возможность с кем-либо или чем-либо доставить письмо, посылку и т. п.

Окрутить – одеть; нарядить (молодую после венца в женскую одежду); обвенчать.

Ометюк – обметенный край платья или покрывала.

Омшаник – уконопаченный махом сруб для зимовки пчел.

Онучи – обмотки для ноги под сапог или лапоть, портянка.

Оный – тот.

Опара – заправленное дрожжами или закваской забродившее тесто.

Опашница – короткая мантия свободного покроя из богатой ткани.

Опока – иней.

Опорки – обувь, сделанная из старых сапог, у которых отрезаны голенища; остатки стоптанной и изодранной обуви.

Опорки – рванные сапоги.

Опресноки – пресные хлебцы, употребляемые в церковном ритуале.

Опричнина – при Иване Грозном часть государства, управляемая непосредственно царем.

Орать – пахать.

Оргия – пиршество, сопровождающееся безудержным разгулом и распутством.

Оселок – точильный камень.

Осминник – восьмая часть, доля земли хлеба.

Основа – продольные нитки ткани при тканье на кроснах (см. уток).

Остронлив – осторожен.

Остуда – неприятность, обида, оскорбление, стыд, досада, охлаждение, гнев, размолвка.

Отава – трава, выросшая после укоса; свежая трава, выросшая в тот же год на месте скошенной.

Отжени – отгони.

Отзде – отсюда.

Отзимок, отзимье – поздяя холодная весна.

Отнележе – с тех пор как.

Оттопок – стоптанный, изношенный башмак.

Отщетиться – потерпеть, лишиться, утратить.

Отъезжий рубль – заработанный в отхожем промысле, на стороне.

Отъем – изъятие.

Охабень, охобень – распашное платье из шелка или легкого сукна с ожерельем и с нечетным числом пуговиц; охабнем назывался также тяжелый плащ внакидку на ферязь.

Охлябь – езда верхом на лошади без седла.

Оход – желание, охота.

Охуд – осуждение, хула.

Очеп – шест, прикрепляемый к потолку в избе, на котором подвешивалась колыбель.

Очная ставка – одновременный перекрестный допрос двух или нескольких лиц, привлекающихся по одному делу.

Ошурки – вытопки сала, остатки, подонки.

Ошую – слева.

П

Паголенки – чулок без ступни, охватывающий только голень ноги.

Пажить – пастбище, место выгона скота.

Пазуха – залив.

Паки – вновь, опять.

Паленица – богатырь, наездник; женщина – воительница, богатырша.

Панагия – нагрудное украшение с изображением Богородицы.

Парапет – прикрытие, защищающее от поражения пулями, бруствер.

Пароль – секретное, условленное слово или фраза; применяется для опознавания своих людей на военной службе или в конспиративных организациях.

Паска – пасха, христианский весенний праздник в честь воскресения Иисуса Христа.

Пасма – моток льняных или пеньковых ниток.

Паспорт (пашпорт) – свидетельство, письменный вид (документ) для свободного прохода или проезда.

Пастырь – пастух; священник, руководитель паствы.

Патока белая – самотеком стекающая с медовых сотов «медовая слеза» – чистый свежий мед.

Пахва – седельный ремень с кольцом, в которое продевается хвост лошади, чтобы седло не сползало на шею.

Паче – усилительное слово; тем паче – тем более.

Пачеленки – суставы.

Пельчатый – с бахромой.

Пенковая трубка – трубка, сделанная из пенки, особого легкого огнестойкого минерала.

Пенья – пеня, выговор, упрек, пенять – сетовать, укорять.

Перевара сыченая – пиво и мед домашнего изготовления.

Перевык – отставанье от прежних привычек, приобретение новых.

Перевясло – сказка, пучок, жгут из крученной соломы для перевязки снопов.

Перелог – запущенное пахотное место.

Перемена – смена блюд в обед или на пиру.

Перепечи – ритуальные угощения на свадьбе – всякого рода печение.

Перси – грудь.

Персона – особа, лицо; изображение особы.

Персты – пальцы.

Персть – прах, пыль.

Пест – толкач для растирания чего-либо в ступе.

Пестрец – род гриба; рыба.

Пестун – лицо, заботящееся о ком-нибудь, опекающее кого-нибудь, заботливый воспитатель.

Петр – христианский апостол, дни его отмечали 21 декабря и 16 января по ст. ст.: Петр-полукорм (полвина зимы, половина корма).

Петровки, Петров день, Петр и Павел – христианский праздник в честь апостолов Петра и Павла (29 июня по ст. ст.).

Пищаль – старинное огневое оружие: пушка, длинное тяжелое ружье.

Пласти – пластовые куски рыбы, вычищенные и высушенные.

Платать одежду – чинить, латать, класть заплатки.

Плоть – тело.

Плюсеное – грязное, заброшенное, всякая «дрянь».

Повадка – поблажка, потачка, привычка к чему-либо.

Повадно – привычно, легко, приятно.

Повалушка – общая холодная летняя спальня.

Поверстаться – сравняться, поровняться.

Поветь – крыша над скотным двором, также настил над скотным двором, где хранили сено, крытый теплый двор.

Повивальная бабушка – женщина, оказывающая акушерскую помощь при родах.

Повивка – обмотка, обвивка.

Повой – повойник, головной убор, шапочка из ткани замужних женщин; обряд повивания невесты во время которого на нее надевают повойник.

Погост – сельское кладбище, церковь с кладбищем, земельным участком и домами притча.

Погребец – дорожный ларец с отдельным местом для посуды.

Погутка – прибаутка, побаска.

Подвох – злонамерное действие с целью подвести кого-то.

Поджид – ожидание, от слова «поджидание».

Подклеть – помещение в фундаменте дома, служившее для разных хозяйственных нужд.

Подоплека – подбой у крестьянской рубахи, от плеч по спине и груди.

Подреза – «сани с подрезами» – с окованным санным полозом.

Поезд – поезжане на свадьбе (седячие – также свидетели на свадьбе, но с другой стороны – жениха или невесты).

Пожитки – мелкое имущество, вещи.

Пожня – луг, покос; нива, засеянная пашня.

Позорище – зрелище, представление.

Покляпло – наклонилось к земле.

Покров – христианский осенний праздник в честь Богородицы (1 октября по ст. ст.).

Покуть – передний угол; почетное место за столом и на пиру.

Полати – деревянный настил в избе для спанья. Устраивается под потолком от печи до наружной стены.

Полба – культурный злак, разновидность пшеницы.

Полдень – юг.

Полица – пола, нижняя часть одежды.

Полно – достаточно.

Полок – сцена.

Полтевое мясо (от полть, полотки) – разделанная вдоль на две части тушка птицы.

Полтина – старинная монета достоинством в пятьдесят копеек или сумма в пятьдесят копеек.

Полушка – старинная монета достоинством в четверть копейки.

Польга, польза – льгота, облегчение, прибыль, нажива.

Помин – поминовенье, воспоминанье.

Понева, понява, понявка – шерстяная, тканная в полоску женская юбка.

Понеже – поскольку.

Попелуйник (попелуйница) – от «попел»: пепел, зола.

Порато – сильно, быстро.

Пореют – взрослеют.

Порный – сильный, здоровый; взрослый.

Порода – происхождение (знатное).

Пороша – падающий ровно снег; слой только что выпавшего снега.

Посад – настил в один ряд снопов на току.

Посаженый отец – лицо, замещающее отца жениха или невесты на свадьбе.

Посконь – конопля; домотканый холст из конопли.

Поскотина – выгон, пастбище.

Послежде – после того как.

Постав – ткацкий стан, на котором ткут законченный кусок сукна или холста.

Постать – полоса, поле; делянка, участок поля, занимаемый жницами.

Постолы – легкая обувь из сырой кожи; один или несколько кусков кожи стянуты вокруг ступни шнурком.

Постоялый двор – помещение для ночлега, с двором для лошадей и экипажей проезжих.

Посул – обещание, обет, данное слово.

Потворные бабы – колдуньи.

Потиральце – полотенце.

Потка – пичужка, пташка, маленькая птичка.

Похва – подхвостник у лошади.

Похлебство – лесть, угодливость.

Поярковый – шерстяной, сделанный из поярка, шерсти ярка, овцы первой осени.

Поярчатый – из шерсти первой стрижки ягненка.

Правеж – взыскание долга, денег в старинном судопроизводстве с истязанием несостоятельного должника, от «править» – взыскивать, взимать; буквально – «выколачивание» долга.

Право – справедливо, верно.

Прапорщик – младший офицерский чин в армии.

Прелесть – обман, соблазн, коварство.

Преснец – пресный хлеб.

Претить – запрещать.

Приблюдено – приготовлено, запасено, от «блюсти» – соблюдать, хранить, беречь.

Приборы – наряды, украшения.

Приволока (собирательно) – богатый праздничный наряд.

Привяга – привязанность.

Прикалиток – калитка, дверь во двор для пешего прохожего, рядом с воротами.

Приклад – пример.

Прилука – приманка, прикормка.

Примолвка – присказка, побасенка, речь, слово.

Приписать – посвятить.

Присошка – подборка под сохой.

Присяжный – присягнувший кому-нибудь, обязанный присягой.

Притвор – от «притворять» квашню: дав закиснуть тесту, прибавить муки и воды и месить.

Притомный – свидетель, очевидец.

Притча – рассказ в иносказательной форме; непонятное, труднообъяснимое явление, пословица.

Причелина – висячие резные доски, покрывающие торцы бревен у сруба и по краям кровли (от чело – лицо).

Прованское масло – оливковое масло, употребляемое в пищу.

Проголосная (песня) – протяжная, заунывная.

Пролетье – начало лета, июнь, пора до петровок.

Промысл – предначертание, попечение, мысль.

Протекция – покровительство, защита.

Противно – противоположно, наоборот.

Прохлады – удовольствия, наслаждения.

Прутовая рыба – вычищенная, слегка просоленная и затем провяленная на прутьях рыба высших сортов.

Прядать – прыгать, скакать, отскакивать в сторону.

Пряженец – лепешка, оладья на масле; блин из черной муки, с маслом.

Пряженица – яичница на сковородке.

Прясло – часть изгороди от столба до столба; приспособление из продольных жердей на столбах для сушки сена.

Пуд – мера веса, равная 16,3 килограмма.

Пунш – напиток, приготовлявшийся из рома или виноградной водки, разведенных горячей водой и приправленных сахаром.

Путина – время, в течение которого производится лов рыбы.

Пядень – пядь, мера дины, равная ¼ аршина, или 0,178 метра.

Пялички – пяльцы.

Пяльцы – рамка для натягивания ткани, по которой шьют или вышивают.

Пята – петля двери.

Пятница, Параскева-пятница – христианская святая, день которой отмечался 14 октября по ст. ст.

Пятью – пять раз.

Р

Радеть – стараться, заботиться, оказывать содействие. Разболокаться – раздеваться.

Радуница – день поминовения умерших на первой неделе после пасхи.

Раменье – большой дремучий лес, окружающий поле; опушка леса.

Рамон масло – аптечная (римская) ромашка

Раскат – гладкое место, по которому удобно катиться; помост, на котором ставились пушки на крепостных стенах.

Распятие – здесь: крест с изображением распятого Христа.

Расшиперить – растопырить, раскорячить, расколоть оскалить зубы.

Ратай – крестьянин, пахарь.

Ратин – шерстяная ткань с завитым ворсом для верхней одежды.

Рачитель – тот, кто заботится, печется о ком- или чем-либо.

Рвина – ров, канава, яма, овраг.

Рдеть – краснеть, стыдиться.

Редут – полевое укрепление в виде многоугольника с наружным валом и рвом.

Реестр – роспись, перечень.

Рель – мачта, виселица.

Ретивое – сердце.

Ретивый, ретливый – о сердце: горячее, сердитое.

Решити – развязать.

Рещи – сказать, изречь.

Рига – постройка обычно на краю деревни для сушки хлеба; сарай для сушки снопов и молотьбы.

Роброн – парадное женское платье с широкой юбкой на каркасе.

Рогатка – продольный брус на крестообразно врубленных кольях, используемый для заграждения пути.

Рожон – острый кол, укрепленный в наклонном положении.

Розно – отдельно, врозь.

Росстань – перекресток, пересечение дорог, где прощаются разлучаются, расстаются.

Рост – процент за денежную ссуду (отсюда – ростовщик).

Рубель – деревянный брусок с ручкой и поперечными желобками для прокатывания (глажения) белья.

Руда – кровь.

Рукава – верхняя, обычно украшенная часть рубахи.

Рукавицы – дорожные муфты.

Рупос – хлам, отрепье, всякий мусор.

Рушать – резать, разрушать.

Рыть – бросать, кидать.

Ряда (рада) – условия, договор, подряд, сделка при покупке найме, поставках и пр.

Рядно – толстый холст из грубой пряжи, подстилка из такого холста.

Рядович – простой, рядовой человек, от слова «ряд»; сосед – в деревне.

Рясный – обильный.

С

Саадак – расшитый чехол для лука и стрел.

Садовина – все, что растет в саду: ягоды, фрукты.

Саженье – нанизанное камнями головное украшение или камешки на ожерелье «низанье»), пришитые на картон: ожерелье крепилось к платью с помощью мутовоза.

Сайдак – оружие, состоящее из лука со стрелами.

Сало – мелкие пластинки, кусочки льда на поверхности воды перед ледоставом.

Сан – облачение, соответствующее положению человека.

Сандрик – можжевеловая смола.

Сарафан – длинная нарядная мужская одежда.

Сарынь – толпа, ватага, сброд.

Сатисфакция – удовлетворение за обиду (обычно в форме дуэчи, поединка).

Сбой – заминка в беге.

Сбойливый – крепко сложенный, ладный.

Свекор – отец мужа.

Сверстать – уравнять одно с другим.

Сверстный человек – назначенный для данного дела.

Светец – подставка, держалка для лучины.

Светлица – чистая, светлая комната.

Свитка – верхняя длинная одежда (обычно у украинцев).

Свобожденник – вольноотпущенник.

Свороб – зуд на коже.

Свояченица – сестра жены.

Святитель – священноначальник (архиерей, епископ).

Сгибень – пирог, тесто, согнутое пополам.

Севня – лукошко с зерном, которое сеятель носит через плечо.

Седмица – семь дней, неделя.

Секундант – свидетель-посредник, сопровождающий каждого из участников дуэли.

Семеюшка – муж, жена (в похоронных причитаниях).

Семина – семь дней, неделя.

Сени – крытая галерея, парадная терраса верхнего этажа дома.

Сержант – воинское звание младшего командного состава в армии; лицо, носящее это звание.

Сермяга – грубое сукно.

Сивер, сиверко – север, северный ветер.

Сикурс – помощь, поддержка в военных действиях.

Сир – сиротливый, бедный.

Сиречь – то есть.

Скало, скал, скалка – круглый деревянный валик для катанья белья или раскатывания теста.

Скалы, скалва – весы.

Скородить – бороновать; волочить что-либо по земле; гнуть, сводить, сгибать.

Скрания – вески, щеки.

Скрута – древнерусский сорт наливных яблочек, позже – один из самых дешевых сортов яблок.

Скрута ження – крута, набор нарядной одежды, обычно женской.

Скучиться – собраться в кучу, в одно место.

Слина – слюна.

Слично – достойно, прилично, соответствующе.

Служивый солдат – военнослужащий.

Смашной – вкусный.

Смолочи заячьи – вымя: в позднейших источниках так называют обычно коровье вымя.

Смород – смрад, вонь.

Смотрители – зрители.

Смотритель – официальное должностное лицо, которому поручено наблюдение над кем-нибудь или чем-нибудь.

Смычина – суковатая, крепкая палка, идущая на борону.

Снет, снеток – сушеная рыба вандыш.

Собина, собь – имущество, достояние, пожитки.

Содом – беспорядок, шум, суматоха.

Сокотать – стрекотать, кричать по-сорочьи; переносн.: болтать без умолку.

Солод – бродильный продукт из проросших зерен.

Сорок мучеников – день памяти христианских Севастийских мучеников, отмечался 9 марта по ст. ст.

Соромиться – срамиться.

Сотью – сто раз.

Соцкий – сотский, крестьянин, избиравшийся для исполнения полицейских функций в деревне.

Сочень – пресные тонкие лепешки, жаренные на растительном масле (соке): конопляном или льняном.

Сочни, соцни – тонкие пресные лепешки из муки, начиненные кашей или творогом.

Спас – христианский праздник преображения в честь Иисуса Христа. В народе праздновался три раза: 1, 6 и 16 августа по ст. ст.

Спицы – деревянные гвозди в стене.

Спорина – рост, изобилие, прибыль.

Спорки (поротье) – распоротые части одежды, тряпье.

Спорый – прочный, выгодный (о работе, деятельности); энергичный, деловой (о человеке).

Спорынья – быстрота, торопливость в работе; сорняк во ржи.

Спорядный – сосед, односельчанин (от «ряд» – улица).

Сретенье – христианский праздник в честь Христа (2 февраля по ст. ст.).

Среча – нежелательная встреча.

Ставец – большая чашка, миска.

Ставец – небольшой приделанный к стене шкафчик для посуды; деревянный или глиняный сосуд с крышкой.

Стайка – стойло, скотный двор, загон, отгороженное место для скота.

Стамовик, становик – изгородь из мелкого леса.

Станица неудольная – дети покойного.

Становой – становой пристав, в дореволюционной России – полицейский чиновник, начальник полицейского управления в уезде.

Стапешки – жаренные на масле ломтики калача.

Староста – в дореволюционной России выборное или назначаемое должностное лицо, выполнявшее административно-полицейские обязанности в сельской общине.

Старшина – выборное или назначенное лицо, руководящее делами какого либо сообщества.

Стезя – дорога, путь.

Стень – тень.

Стерво – мертвечина.

Стихарь – одежда священнослужителя, прямая, длинная, с широкими рукавами.

Стлище – место, где расстилают лен или конопель для вялки, просушки или холст для отбелки.

Столчак – стольчак, стульчак.

Странный – странствующий человек, странник.

Страстная неделя – неделя перед пасхой.

Стрелки громные и топорки – сплавленный молнией песок или камень метеоритного происхождения; служили для лечебного «сливания вод».

Стремянный – слуга, находящийся во время псовой охоты при господине и наблюдающий за его сворой.

Стреха – нижний, свисающий край крыши деревянного дома, избы.

Стропотный – строптивый.

Студ – стыд.

Стяг – шест, жердь; флаг, знамя; мясная очищенная туша без головы и ног.

Стяжье – жерди, слеги, толстые палки для укрепления стога или воза с сеном.

Суволока – плохая посконь, брошенная в поле, всякий бурьян, сорная трава; народ, сброд.

Судно – посудина, сосуд, корабль.

Суженая – предназначенная судьбой в жены кому-нибудь.

Суколено – коленце в стебле.

Сукрой – ломоть хлеба во всю ковригу.

Сумет – сугроб.

Супостат – противник, враг.

Супостатка – соперница.

Сурово, суровье – ткань без окраски, преимущественно холст.

Сурьма – черная краска; сурьмить брови – красить сурьмой.

Сусек – отсек или ларь в амбаре, где хранится зерно.

Суслон – составленные на ниве для просушки снопы, укрытые верхним снопом.

Сухоросо – без росы, засушливо.

Существенность – действительность, окружающий мир.

Сущи, сущь, сушик – сушеная мелкая рыбешка, не обязательно снеток.

Схима – высшая степень монашества в православной церкви, налагающая сааме строгие правила.

Съезжий двор – полицейский участок.

Сыр – творог.

Сыта – заведенный на солоде мед, мед сыченый.

Сыта – медовый взвар; вода, подслащенная медом.

Сычка – самка сыча (совы). Сычи весной много кричат. Переносное значение: крикливая женщина.

Т

Тавранчуг (тавранчус) – похлебка из разных сортов рыбы.

Таган – железная с ножками подставка под кухонную посуду.

Таже – затем, потом.

Такожде – также.

Талан – судьба, удача, счастье.

Талина – талая земля, проталина.

Таможенный – служащий в таможне.

Таможня – место на границе, учрежденное для осмотра привозимых и вывозимых товаров и для сбора с них пошлины.

Танок – хоровод.

Татарские шаровары – длинные широкие штаны, собранные у щиколоток.

Тать – вор.

Тафта – гладкая и тонкая шелковая ткань восточного происхождения.

Тафтяный – сделанный из тафты.

Творец – бог, автор.

Телогрея или душегрея – легкое нарядное женское платье, которое носили поверх сарафана.

Тенёта – сеть для ловли зверей, паутина.

Тенетник – паутина; паук.

Терлик – род кафтана до пят, с короткими рукавами и с перехватом в талии, с застежкой на груди.

Тесмяный – сделанный из тесьмы.

Ти – тебе.

Тиун – приказчик, управляющий.

Током – течением.

Толчея – мельница, где обдирали шелуху с зерна.

Тоня – рыбная ловля; одна закидка невода; место, где ловят рыбу.

Торлоп – тулуп.

Тороват – щедрый, приветливый.

Торок – порыв ветра, шквал.

Торока (тороки) – ремни позади седла для привязывания к нему груза, дорожного мешка.

Тороком – битой, торной дорогой.

Торопеть – быть робким, пугливым.

Торочки – выпушки, оторочка.

Трактир – гостиница с рестораном; ресторан.

Требник – богослужебная книга.

Трензель – металлическая цепочка для удержания мундштука во рту лошади, использовался как своеобразный музыкальный инструмент.

Треноги – путы, которыми стреноживают лошадь.

Троеденная – триединое божество (отец, сын, дух святой).

Трожды, трожжи – трижды.

Трясца, трясотье – лихорадка, трясучка.

Туга – печаль, скорбь, тоска.

Туес – в роде ведерка из бересты, с крышкой.

Тукмачи – гороховая лапша.

Тулуп – долгополая меховая шуба (чаще овчинная, заячья), обычно не крытая сукном.

Турецкая сабля – военное ручное оружие, несколько выгнутой формы, с рукояткой и острием.

Тщивый – щедрый, усердный, заботливый.

Тын – высокий забор из заостренных кольев.

Тьма, тма – десять тысяч.

Тюлелей – тюлевая оборка.

Тюря – кушанье; хлеб, крошенный в квас, воду, молоко.

Тябло – кивот, полка для икон.

Тяжа, тяжба – судебное дело.

У

Убо – ибо, так как, поэтому.

Убогий – бедный, неимущий, нищий.

Уброд – рыхлый глубокий снег.

Убрус – нарядный головной убор, свадебная фата.

Убрус – тонкое полотно, полотенце.

Увя – дитя.

Уд – член.

Удобно – способно.

Ужинистый хлеб – добрый, обильный ужином, соломой, числом снопов.

Укора (укор) – упрек, порицание; укоризна.

Укрута (см. крути, округа) – праздничная одежда.

Уложенье – свод, собрание законов.

Умежек – умежье, полоса вдоль межи (см. обмежа).

Умежениться (о воде) – прийти в межень, в обычное, среднее состояние, количество.

Умет – постоялый двор.

Уповать – надеяться.

Уповод – срок, определенный период времени от двух до четырех часов; время работы за один прием до отдыха и еды, время проезда без кормежки лошадей.

Урядник – унтер-офицерский чин в казачьих войсках.

Усечки – тонкая дрань, оставшаяся после плотничьих работ.

Усовники – лечебные книги с рекомендациями против болезней, сопровождающихся внутренним воспалением (усовье – колотье, боль под ложечкой).

Устав– порядок, обычай.

Усчина – грубое полотно.

Утлый – ветхий, худой, дырявый.

Уток – поперечные нити ткани (см. основа).

Уторы – нарезка внутренней поверхности деревянного сосуда у того края, где ребром вставляется дно.

Ухитить – уконопатить махом, приготовить к зиме.

Ухитить – устроить, уладить, укрепить.

Ф

Фамилия – здесь: род, ряд поколений, имеющий одного предка.

Фата – покров из легкой прозрачной ткани: большой четырехугольный платок.

Фельдмаршал – точнее, генерал-фельдмаршал – высший чин (1-го класса) в сухопутных войсках.

Ферязи – верхняя одежда без пояса и воротника с длиннымн рукавами, распашная с рядом пуговиц.

Ферязь – мужское долгое платье с длинными рукавами, без воротника; женское платье, праздничный сарафан.

Флигель – небольшое строение, находящееся в стороне от главного дома.

Фомин понедельник – понедельник на второй неделе после пасхи.

Форпост – передовой пост охраняющих частей; укрепленный пункт на границе.

Фразис – фраза, выражение.

Фряжские вина – франкские, т. е. всякие заморские виноградные вина.

Фуфайка – короткая одежда в виде рубашки или душегрейки, надеваемая для тепла.

Х

Хайка – осуждение, порицание – от слова «хаять», осуждать, порицать.

Хвальный – достойный похвал.

Хвилый – слабый, хилый.

Хлопчатая бумага – волна хлопка, вата.

Холоп – крепостной слуга; человек раболепный.

Холуй – подхалим, низкопоклонник.

Хохолки, хохоль, хохлики, хохолковые – народные названия мелкого ерша, обычно сушеного: вообще всякая рыбешка, которую продавали не на вес, а мерками

Хула – порицание.

Ц

Целик – целина.

Целовальник (цаловальник) – продавец вина в питейных домах, кабаках.

Цеп – молотило, длинная палка держала, короткая – било, соединены ремнем.

Циновка – плотная плетеная рогожа из сученых мочал, соломы, тростника и т. п.

Ч

Чало – чаялось, казалось.

Чалый – серый.

Чаятельно – вероятно, по-видимому.

Чеботарь – сапожник.

Чело – передняя часть русской печи.

Чело печное – вход в печь.

Челобитье – письменное прошение.

Черевья шапка – пошитая из меха взятого от брюха животного.

Черемный – красный, рыжий.

Чернец – монах.

Чернец, черница – монах, монашенка.

Черница – черника.

Черногуз – ласточка.

Черносошный – государственный крестьянин, плативший дань, подать с сохи.

Черностоп – осенние холода без снега.

Четверик – старая русская мера или предмет, содержащие 4 какие-нибудь единицы (напр., куль в 4 пуда).

Четыги, чедыги, чеготья – мягкие кожаные (сафьяновые) или матерчатые чулки с подошвой из нескольких слоев кожи, на которые затем надевались башмаки.

Чехол – собирательное название всякого покрывала, в данном случае – халат.

Чин – порядок.

Чин – правильный порядок службы или действия: лицо, его исполняющее.

Чресла – бедра, поясница, стан.

Чтец – читатель.

Чтительный – уважаемый, почитаемый.

Чуваши – древнейшие обитатели среднего Поволжья; формирование чувашского народа происходило на занимаемой им в настоящее время территории, в результате сложного процесса ассимиляции местных племен булгарами и родственными им сувазами.

Чужится – чуждается.

Чуйка – длинный суконный кафтан.

Чумичка – уполовник, переносн. значение: неопрятная женщина.

Чюмички – кухонные ковши с длинной ручкой.

Ш

Шабала, шебала – баклуша, осиновый чурбан, из которого точат деревянную посуду.

Шабур – сермяжина, домотканая оджда из грубого домотканого материала; плохая, грубая одежда.

Шайка – скопище людей, ватага; деревянная посудина с ручкой для зачерпываняя и носки воды.

Шалыга (шелыга) – плетеный мяч; деревянный шар; плеть, кнут, погонялка.

Шаль – шалость, баловство, от слова «шалить».

Шанцы – окопы.

Шаньга – ватрушка, сочень, простая лепешка.

Шафран – в Домострое обозначает всякую вообще пряность.

Шеломчатый – с выпуклой шляпкой.

Шерстни – шершни.

Шерстобит – тот, кто бьет, треплет, пушит шерсть.

Шестная говядина – то есть вяленная на шестах.

Шесток – площадка перед устьем русской печи.

Шестокрыл – таблицы для гадания но знакам Зодиака и по звездам.

Шехонская осетрина – выловленная в Шексне.

Шипок, шипковый – роза, розовый.

Ширинка – женский носовой или шейный платок, расшитый, иногда с кисточками.

Ширинка – полотенце, полотнище, кусок ткани во всю ширину.

Шишки – сладкие булочки или печенье круглой формы.

Шолом – крыша; навес, крыша на столбах.

Шолуди – сыпь по телу, струпья, короста.

Шпага – оружие, состоящее из прямого клинка и эфеса.

Штоф – стеклянный четырехугольный сосуд с коротким горлом; мера, содержащая в себе кружку, или восьмую часть ведра.

Шубка женская – покроем напоминала сорочку до пят, без разреза на полы.

Щ

Щапливый – щеголеватый.

Щедровитый – рябой, от слова «щедрина» (или «шадрина») – следы от оспы на лице.

Щепа – деревянная посуда.

Щербота – ущербность.

Щи двои – вообще похлебка, всякий суп с приправами, но без мяса, дичи или рыбы.

Щи кислые – овощной напиток вроде кваса, который можно было заправлять крупой или овощами.

Э

Эдиция – издание.

Элегия – род стихотворения, в котором выражается грустное или меланхолическое чувство.

Эпитафия – надпись на надгробном памятнике.

Эпитимия – духовное наказание (пост, длительные молитвы и т. д.).

Эскадрон – часть или отряд конного полка.

Эфесиянцы – жители Эфеса.

Ю

Юже – что, которую.

Юр – высокое место.

Я

Яглы – общее название некоторых крупяных продуктов, получаемых из остролистных растений, например – просо (ягль – ячная крупа).

Ядение – еда, пища, процесс еды.

Яже – что, которая.

Язык– народ, племя.

Якши (тат.) – хорошо, ладно.

Ялая, яловая – бесплодная (о скоте).

Яловая – нетелившаяся корова.

Ямщик – казенный крестьянин, для которого подушная подать была заменена ездой на своих лошадях по почтовым трактам.

Япанча – накидка, широкий плащ, длинное верхнее платье без рукавов.

Яровчаты – из явора, постоянный эпитет для гуслей.

Ярые зайцы – белые, весенние.

Ярыжка – пьяница.

Ярь, ярица – яровой хлеб.

Анархизм как мировоззрение и одно из течений общественно-политической мысли так или иначе связан с отрицанием. Анархическое отрицание направлено в первую очередь на государство, власть и собственность. Однако отрицание в анархизме не является однородным, и в различных версиях анархизма список объектов отрицания может меняться. В частности, в некоторых из них не отрицается собственность. Пожалуй, только власть и государство выступают неизменными объектами анархического отрицания.

В настоящей статье нас будут интересовать не столько идеологические и политические аспекты отрицания в русском анархизме (хотя и они не будут оставлены без внимания), сколько те его смыслы, которые определяются пересечением языка и культуры. Иными словами, наша основная цель будет состоять в том, чтобы проследить особенности анархического отрицания в контексте русской языковой картины мира. Влияние этого контекста не очевидно, но, как мы постараемся показать ниже, некоторые важнейшие смыслы отрицания в анархизме определяются именно им.

Прежде всего необходимо отметить, что разные языки как бы по разному чувствуют отрицание и используют его различным образом. В некоторых исследованиях обращается внимание на то, что в русской разговорной речи отрицание употребляется чаще, чем, например, в немецкой, французской или английской. Справедливость заключения о том, что русский язык обладает более высоким, скажем так, негативным потенциалом, подтверждается и при сопоставлении русских философских сочинений с аналогичными французскими или английскими текстами. Так, в известном произведении Н.А.Бердяева «О рабстве и свободе человека» мы «ни разу не находим утвердительной частицы да, но встречаем, тем не менее, нет».

Из этого, конечно, отнюдь не следует, что отрицательный пафос анархизма вытекает из отрицательной материи соответствующего языка; очевидно, что подобный пафос составляет имманентную черту анархизма вне зависимости от специфики конкретных языковых систем и практик. Но, как нам кажется, язык способен усиливать анархическое отрицание, а в отдельных случаях даже порождать некоторые его смыслы.

Сказанное, по видимому, относится не только к анархическому отрицанию, но к отрицанию как явлению культуры в самом широком смысле. По справедливому замечанию П.А.Сапронова, нигилизм «представляет собой явление далеко не только русское, но, увы, именно в России нигилизм дал самые обильные всходы»

Как подчеркивает Н.Д.Арутюнова, одним из ключевых понятий русской культуры является правда. О том же пишет и А.Вежбицкая. Указывая, что

«правда как существительное — уникальное русское понятие», она рассматривает ключевые параметры правды, обращая внимание, в частности, на то, что для русской культуры характерно однозначное противопоставление: говорить правду — это хорошо, не говорить правду — плохо. Со словами «искренний», «прямой» и выражениями «открытая душа», «душа нараспашку», «душа-человек», «говорить по душам», «отвести душу», «излить душу» связана, как правило, положительная оценка. Между тем «во многих других культурах идея, что хорошо говорить правду, несмотря на обстоятельства и на возможные последствия, могла бы представляться очень странной. Во многих других культурах люди думают, что говорить правду трудно и опасно и что часто легче и лучше говорить то, чего ожидают другие, то, что принято говорить, или даже употреблять готовые конвенциональные формулы».

Выделяемые Вежбицкой смыслы русской правды задают, как нам кажется, важнейшие особенности русского анархического дискурса. Например, в текстах П.А.Кропоткина типичное для анархизма нигилистическое отрицание определяется как «абсолютная искренность», или правдивость. Такое отрицание, по мнению Кропоткина, присуще прежде всего русским нигилистам и отсутствует в чистом виде в Западной Европе.

«В России это движение — борьба за индивидуальность — приняло гораздо более мощный характер и стало более беспощадно в своем отрицании, чем где бы то ни было».

Нигилист, полагает Кропоткин, убежден, что жизнь современного человека полна лживости и фальши, неискренности. Одинаково лицемерными в его глазах предстают и формы внешней вежливости, и эстетические споры, и брак без любви, и проч. Отказавшись «от условных форм светской болтовни», нигилист выражает свое мнение «резко и прямо, даже с некоторой аффектацией внешней грубоватости»:

«С тою же самою откровенностью нигилист отрезывал своим знакомым, что все их соболезнования о „бедном брате“ — народе — одно лицемерие, покуда они живут в богато убранных палатах, на счет народа, за который так болеют душой».

И здесь принципиально, что нигилист именно отрезывал, то есть высказывался максимально искренне — как бы резал правду-матку.

Нужно отметить, что правда, а точнее — народная правда, вообще занимает важное место в русском анархическом дискурсе. Русскому анархизму свойственна идеализация общинной народной жизни. Народ, с точки зрения анархистов, живет инстинктом, который тянет его «на сторону жизни, на сторону правды». При этом «народный инстинкт никогда не ошибается». Следуя своему инстинкту, народ безошибочно выбирает дорогу к свободе. Государство и его власть необходимо разрушить, чтобы высвободить естественное начало народного духа, чьи творческие силы способны обновить мир, переустроить его на принципах федерализма и самоорганизации. Народная правда играет центральную роль в конструировании анархического идеала без-государственных общественных отношений.

При объяснении смыслов русской правды и истоков резкого противопоставления правды и неправды (лжи) в русской речи Вежбицкая, в частности, ссылается на статью Б.А.Успенского и Ю.М.Лотмана о дуальных моделях в русской культуре. Согласно изложенной в этой статье концепции, русская культура развивалась на базе крайне поляризованных моделей. И хотя данная работа широко известна, позволим себе привести из нее довольно обширный фрагмент:

«Основные культурные ценности (идеологические, политические, религиозные) в системе русского средневековья располагаются в двуполюсном ценностном поле, разделенном резкой чертой и лишенном нейтральной аксиологической зоны. <…> Загробный мир католического западного христианства разделен на три пространства: рай, чистилище, ад. Соответственно, земная жизнь мыслится как допускающая три типа поведения: безусловно грешное, безусловно святое и нейтральное, допускающее загробное спасение после некоторого очистительного испытания. Тем самым в реальной жизни западного средневековья оказывается возможной широкая полоса нейтрального поведения, нейтральных общественных институтов, которые не являются ни „святыми“, ни „грешными“, ни „государственными“, ни „антигосударственными“, ни хорошими, ни плохими. Эта нейтральная сфера становится структурным резервом, из которого развивается си-стема завтрашнего дня. <…>

Система русского средневековья строилась на подчеркнутой дуальности. Если продолжить наш пример, то ей было свойственно членение загробного мира на рай и ад. Промежуточных нейтральных сфер не предусматривалось. Соответственно и в земной жизни поведение могло быть или грешным, или святым»

Приведенные рассуждения, как нам кажется, могут быть использованы и для объяснения различных аспектов русского анархизма. В соответствии с логикой процитированного фрагмента, отсутствующая в русской культуре «промежуточная зона» автоматически делает анархическим любое антигосударственное явление. Анархическим предстает любое несогласие с властью, причем даже в тех случаях, когда это не-согласие касается вещей, не относящихся к сфере политического по определению.

Например, в старообрядчестве, среди беспоповцев, существовали так называемые странники, или бегуны, взявшие на себя крест странства в поисках безгреховного рая. Цель их поисков не имела ни малейшего отношения к анархизму как политической программе. Тем не менее в подобного рода практике некоторые усматривают и политический аспект, исходя из неприятия странниками власти гражданской и церковной, объявленной основателем согласия бегунов старцем Евфимием антихристовой по природе. Бегство от мира интерпретируется как (пассивная) борьба с властью русской церкви и русского государства, то есть как анархическая борьба.

«Подчеркнутая дуальность» русской культуры может также, на наш взгляд, рассматриваться как одно из объяснений известного парадокса, сформулированного Бердяевым. С одной стороны, Бердяев характеризует Россию как «самую анархическую страну в мире», русский народ —как «самый аполитический народ», а анархизм — как «явление русского духа»; с другой стороны, русская государственность видится ему величайшей на планете.

Крайности русской культуры, как нам кажется, обусловлены и теми ключевыми концептами русской языковой картины мира, которые связаны с пространством и представлениями о нем.

Согласно заключениям Г.Д.Гачева, пространственно-географические параметры играют огромную роль в формировании национальной картины мира. Особенности местности, ее рельеф влияют на способ восприятия действительности. От преобладания тех или иных естественных географических элементов, например возвышенностей, гор или равнин, зависит, как человек воспринимает реальность.

На важность представлений об обширных русских пространствах  обращают внимание многие исследователи. В русском языке есть понятия, схватывающие специфику бесконечных русских равнин и не имеющие аналогов в других языках: «простор», «воля», «удаль», «тоска» и др.

Понятие простора занимает одно из ключевых мест в русской картине мира. Простор имеет горизонтальное выражение, и в целом для этой картины мира характерен приоритет горизонтальной ориентации над вертикальной. Об этом пишет, в частности, Гачев, который подчеркивает, что «вертикаль в русском космосе выражена слабо». На доминирование в «русском космосе» «равнинного языкового сознания» указывает и Е.С.Яковлева. С «обширным пространством» тесно связаны «воля», «удаль», тяга к крайностям, «размах» и «разгул».

Простор тесно связан также с тоской, простор вызывает тоску. Выделяя неизменные составляющие «образа русской тоски», Ю.С.Степанов называет в их числе «равнину» и «снег», которые являются свойствами «простора». Но «простор» вместе с тем и утоляет «тоску» с помощью «удали», «размаха», «разгула».

Связь русской тяги к крайностям с чистым, самодостаточным отрицанием обнаруживают и русские пословицы: «Из нета ни-чего не скроишь», «Теперь ничего нет, а подожди, так и ничего не будет» и др.

Здесь следует сделать, однако, небольшую остановку, поскольку подобное «чистое» русское отрицание вступает в противоречие со знаменитым тезисом М.А.Бакунина:

«Страсть к разрушению есть вместес тем и творческая страсть!».

Напомним, что этот тезис был сформулирован в последнем абзаце статьи «Реакция в Германии», опубликованной Бакуниным в октябре 1842 г. в «Немецком ежегоднике наук и искусств» под псевдонимом Жюль Элизар. И если сама статья, в свое время наделавшая много шума как в Германии, так и в России, постепенно была забыта, то указанный тезис приобрел широкую популярность среди анархистов самых разных направлений (и не только среди анархистов) и лег в основу известных лозунгов: «Дух разрушения есть дух созидания», «Разрушение есть созидание» и др.

Однако позиция Бакунина, как она выражена в этой статье, тоже неоднозначна. С одной стороны, отрицание характеризуется им как нечто самодостаточное и абсолютное и в этом плане вполне соотносимое со специфическими крайностями русской культуры. Рассматривая диалектику отрицательного и положительного в связи с политической жизнью Германии, будущий классик анархизма указывает на принципиальные различия между ними. Согласно Бакунину, отрицательное определяет жизнь положительного, то есть подлинным существованием обладает только оно. Положительное, «взятое само по себе, не имеет права на существование; оно приобретает его лишь в той мере,в какой отрицает покой отрицательного». В свою очередь, отрицательное возможно только как «безоглядное отрицание», и исключительно в этом виде оно обретает «абсолютное оправдание». С другой стороны,в высказывании «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!» разрушительное отрицание уже не абсолютно, поскольку само по себе созидательно.

Мысль о том, что разрушение есть созидание, встречается и в других работах Бакунина. Например, в «Кнуто-германской империи и социальной революции» он доказывает, что одним из важнейших условий всякого человеческого развития является бунт. Человек «начал свою историю и свое чисто человеческое развитие актом непослушания и науки, то есть бунтом и мыслью».

Тезис о том, что разрушение есть созидание, сам по себе далеко не очевиден. Более правдоподобным выглядит утверждение, что разрушение не обязательно предполагает созидание, что разрушение есть разрушение. Как отмечает другой известный представитель русского анархизма А.А.Боровой, «убеждение, столь распространенное и столь легко дающееся, что само дерзание родит свободу, что акт разрушения уже сам по себе есть сущность анархического самоутверждения, находится в зияющем противоречии с основными принципами анархизма». Дух разрушения в чистом виде Боровой называет «погромным» и отождествляет со «случайными и бесцельными взрывами толпы».

Сомнения Борового вполне обоснованны, в связи с чем возникает вопрос о причинах необычайной популярности приведенного выше высказывания Бакунина. Например, среди 500 документов, собранных в двухтомнике анархистских материалов, эта фраза встречается, по нашим подсчетам, 59 раз в 17 различных вариантах. Неоднократно она использовалась и в качестве эпиграфа к листовкам анархистов. Между тем роль эпиграфа в тексте, как известно, заключается в том, что он как бы настраивает все последующее изложение в определенной тональности, а это возможно лишь при условии автоматического считывания его смысла. Иными словами, для многих русских анархистов «разрушение есть созидание» звучит вполне убедительно, и точка зрения Борового скорее исключение, чем правило.

Популярность этого высказывания нельзя объяснить высоким авторитетом Бакунина. Во-первых, ссылка на его автора дается только в 29 случаях, а во-вторых, само понятие авторитета чуждо анархическому мировоззрению. Мы думаем, что убедительность данного тезиса поддерживается некоторыми универсалиями, прописанными в самой культуре и не требующими дополнительных обоснований. Прежде всего, связь разрушения и созидания в определенной форме обнаруживается в жизни народа, связь с которым для русского анархизма, как уже говорилось, чрезвычайно важна. Так, характеризуя «карнавальную пародию», М.М.Бахтин указывает на отсутствие в ней однозначного, чистого отрицания:

«отрицая, карнавальная пародия одновременно возрождает и обновляет. Голое отрицание вообще совершенно чуждо народной культуре». Карнавальный смех всенароден, универсален и амбивалентен, то есть «он веселый, ликующий и — одновременно — насмешливый, высмеивающий, он и отрицает и утверждает, и хоронити возрождает».

Но одними только смыслами народной культуры контекст бакунинского высказывания не ограничивается — он оказывается еще более широким и восходит к известным мифологическим представлениям о порождающем хаосе: в мифе Космос рождается из Хаоса.

Таким образом, можно констатировать, что отрицание в русском анархизме определяется некоторыми ключевыми концептами (правда) русской языковой картины мира. Вместе с тем было бы неправомерно выводить смыслы анархического отрицания исключительно из национальной модели мира, ибо они обусловлены и более широким контекстом. В частности, в основании высказывания «разрушение есть созидание» лежит мифологическое представление о порождающем хаосе, являющее собой своего рода культурную универсалию.

Библиография

Арутюнова Н.Д. 1995. Истина и этика // Арутюнова Н.Д. (ред.) Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке. —М. [Arutjunova N.D. 1995. Istina i ehtika // Arutjunova N.D. (red.) Logi-cheskijj analiz jazyka: Istina i istinnost’ v kul’ture i jazyke. — M.].

Бакунин М.А. 1919.Избранные сочинения: В 5 т. Т. 2: Кнуто-германская империя и социальная революция. — Петербург, М. [Bakunin M.A. 1919. Izbrannye sochinenija: V 5 t. T. 2: Knuto-germanskaja imperijai social’naja revoljucija. — Peterburg, M.].

Бакунин М.А. 1920. Народное дело. Романов, Пугачев или Пестель // Бакунин М.А. Избранные сочинения: В 5 т. Т. 3: Федерализм, социализм и антитеологизм. — Петербург, М. [Bakunin M.A.1920. Narodnoe delo. Romanov, Pugachev ili Pestel’ // Bakunin M.A. Iz- brannye sochinenija: V 5 t. T. 3: Federalizm, socializm i antiteologizm. —Peterburg, M.].

Бакунин М.А. 1935. Реакция в Германии // Бакунин М.А. Собрание сочинений и писем:В 4 т.Т. 3. — М. [Bakunin M.A. 1935. Reakcija v Germanii // Bakunin M.A. Sobranie sochinenijj i pisem: V 4 t. T. 3. — M.].

Бакунин М.А. 2000. Коммунизм // Бакунин М.А. Анархия и По- рядок. — М. [Bakunin M.A. 2000. Kommunizm // Bakunin M.A. Anarkhijai Porjadok. — M.].

Бахтин М.М. 1990.Творчество Франсуа Рабле и народная куль-тура средневековья и Ренессанса. — М. [Bakhtin M.M. 1990. TvorchestvoFransua Rable i narodnaja kul’tura srednevekov’ja i Renessansa. — M.].

Бердяев Н.А. 1995. О рабстве и свободе человека: Опыт персоналистической философии // Бердяев Н.А.Царство Духа и царство Кесаря. — М. [Berdjaev N.A. 1995. O rabstve i svobode cheloveka:Opyt personalisticheskojj filosofii // Berdjaev N.A. Carstvo Dukha i carstvoKesarja. — M.].

Бердяев Н.А. 2007.Судьба России:Опыты по психологии войны и национальности. — М. [Berdjaev N.A. 2007. Sud’ba Rossii: Opyty po psi-khologii vojjny i nacional’nosti. — M.].

Боровой А.А. 2009. Анархизм. — М. [Borovojj A.A. 2009. Anar-khizm. — M.].

Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. 1997. Языковая концептуализация мира: На материале русской грамматики. — М. [Bulygina T.V.,Shmelev A.D. 1997. Jazykovaja konceptualizacija mira: Na materiale russkojjgrammatiki. — M.].

Вежбицка А. 2005. Русские культурные скрипты и их отражение в языке // Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. — М. [Wierzbicka A. 2005. Russkiekul’turnye skripty i ikh otrazhenie v jazyke // Zaliznjak A.A., Levontina I.B.,Shmelev A.D. Kljuchevye idei russkojj jazykovojj kartiny mira. — M.].

Гачев Г. 1994. Национальный космопсихологос //Вопросы философии. № 12 [Gachev G. 1994. Nacional’nyjj kosmo-psikho-logos // Voprosy filosofii. № 12]. 

Демьянков В.З. 2006. Можно ли измерить динамику нарратива? // Художественный текст как динамическая система: Материалы международной научной конференции, посвященной 80- летию В.П.Григорьева. — М. [Dem’jankov V.Z. 2006. Mozhno li izmerit’dinamiku narrativa? // Khudozhestvennyjj tekst kak dinamicheskaja sistema:Materialy mezhdunarodnojj nauchnojj konferencii, posvjashhennojj 80-letiju V.P.Grigor’eva. — M.].

Кривенький В.В. (сост.) 1998. Анархисты: Документы и мате- риалы,1883—1935 гг. Т. 1. — М. [Kriven’kijj V.V. (sost.) 1998. Anarkhisty:Dokumenty i materialy, 1883—1935 gg. T. 1. — M.].

Кривенький В.В. (сост.) 1999. Анархисты: Документы и мате- риалы,1883—1935 гг. Т. 2.— М. [Kriven’kijj V.V. (sost.) 1999. Anarkhisty:Dokumenty i materialy, 1883—1935 gg. T. 2.— M.].

Кропоткин П.А. 1988.Записки революционера. — М. [KropotkinP.A. 1988. Zapiski revoljucionera. — M.].

Кропоткин П.А. 2010.Речи бунтовщика. — М. [Kropotkin P.A.2010. Rechi buntovshhika. — M.]. 

Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. 2000. Родные просторы // Арутюнова Н.Д. (ред.) Логический анализ языка: Языки пространств. — М.[Levontina I.B., Shmelev A.D. 2000. Rodnye prostory // Arutjunova N.D.(red.) Logicheskijj analiz jazyka: Jazyki prostranstv. — M.].

П.А. 1926. Анархические устремления в русском сектантстве XVIII—XIX вв. // Боровой А. (ред.)Очерки истории анархического движения в России. — М. [P.A. 1926. Anarkhicheskie ustremlenija vrusskom sektantstve XVIII—XIX vv. // Borovojj A. (red.) Ocherki istorii anar-khicheskogo dvizhenija v Rossii. — M.].

Сапронов П.А. 2010.Путь в ничто: Очерки русского нигилизма. — СПб. [Sapronov P.A. 2010. Put’ v nichto: Ocherki russkogo nigiliz-ma. — SPb.].

Степанов Ю.С. 2004.Константы: Словарь русской культуры. —М. [Stepanov Ju.S. 2004. Konstanty: Slovar’ russkojj kul’tury. — M.].

Успенский Б.А., Лотман Ю.М. 1994. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Успенский Б.А. Избранные труды. Т. 1. — М. [Uspenskijj B.A., Lotman Ju.M. 1994. Rol’dual’nykh modelejj v dinamike russkojj kul’tury (do konca XVIII veka) //Uspenskijj B.A. Izbrannye trudy. T. 1. — M.].

Шмелев А.Д. 2000. «Широта русской души» // Арутюнова Н.Д.(ред.) Логический анализ языка: Языки пространств. — М. [Shmelev A.D. 2000. «Shirota russkojj dushi» // Arutjunova N.D. (red.) Logicheskijjanaliz jazyka: Jazyki prostranstv. — M.].

Эльцбахер П. 2009.Суть анархизма. — М. [Eltzbacher P. 2009.Sut’ anarkhizma. — M.]

Яковлева Е.С. 1994.Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). — М. [JakovlevaE.S. 1994. Fragmenty russkojj jazykovojj kartiny mira (modeli prostranstva, vremeni i vosprijatija). — M.].

  • Статья впервые опубликована в журнале «Полития: Анализ. Хроника. Прогноз», №1, 2014.
  • Оформление: кадр из фильма «Мёртвые ласточки». 2018. Россия. Реж. Наталья Першина

 2,118 total views,  2 views today

  • Аналитический этап лабораторных исследований ошибки
  • Аналитика ошибок телеграмм канал
  • Аналитика ошибок дота 2 телеграмм
  • Аналитика ошибок дота 2 твич
  • Аналитика ошибок дота 2 стрим