Судебная практика врачебная ошибка компенсация морального вреда

Мужчина пришел в больницу с жалобами на кашель, одышку и температуру, а через три часа умер на полу стационара. Его жена решила взыскать с медучреждения 3 млн руб. компенсации морального вреда. Судмедэксперты разбирались, что случилось и кто виноват, а суды решали, платить ли компенсацию.

Как сообщил 15 апреля Следственный комитет, в 2018 году до суда дошли 300 уголовных дел о врачебных ошибках. Всего в СКР поступило 6500 жалоб на действия медиков, а возбуждено было 2029 уголовных дел. Правоохранители отмечают, что работу по ним осложняет противоречивая судебная практика. Ранее СКР сообщал, что вместе с Национальной медицинской палатой разрабатывает поправки в УК, чтобы не лишать свободы за неумышленные преступления. Правозащитники из «Зоны права» отмечают, что врачи на практике и так не получают реальных сроков. Но если подтверждается причинно-следственная связь между действиями медика и вредом, то его должны лишить права на профессиональную деятельность на некоторое время, а больница обязана выплатить справедливую компенсацию, говорят в «Зоне права». 

Процесс 300 из 2029 уголовных дел о врачебных ошибках дошли до суда в 2018 году

Взыскать компенсацию можно в рамках гражданского процесса. Но судебная практика может быть различной и здесь. Это показывает дело Валентины Дворовой*, которая взыскивала компенсацию морального вреда после смерти супруга и дошла до Верховного суда.

Николай Дворов* скончался в начале 2017 года в Мегионской городской больнице (ХМАО-Югра). Он пришел в больницу с жалобами на кашель, высокую температуру и одышку. В четыре ночи его осмотрел дежурный терапевт, поставил диагноз «ОРВИ и острый бронхит» и назначил лечение. Но уже через три часа после госпитализации, в 7:15, Дворов скончался в палате от массовой тромбоэмболии (тромбоза).

В этом сюжете

• Верховный суд вступился за пациентов, которых лечили неправильно

  1 августа, 13:47

• Плата за ошибку: за неправильные действия медиков присудили рекордные компенсации

  29 мая, 20:43

Его жена Валентина Дворова* была уверена, что в этом виноваты врачи, которые поставили неправильный диагноз и не назначили нужное лечение. Она подала иск, в котором потребовала 3 млн руб. компенсации морального вреда, потому что «супруг скончался в больнице из-за несвоевременной и некачественной медпомощи». Дворова утверждала, что ей долго не могли рассказать, что происходит с мужем, а в момент клинической смерти его нашли на полу в стационаре. 

Эксперты, которые изучили случай, подтвердили нарушения, но в то же время отметили неоднозначность ситуации. Проверка Департамента здравоохранения ХМАО-Югры показала, что дежурный терапевт не назначила полное обследование Дворова, неверно оценила тяжесть его состояния, не проконтролировала выполнение своих назначений и так далее. В то же время в случившемся есть и вина самого пациента, который обратился за помощью слишком поздно и провел в стационаре слишком мало времени, уточнили проверяющие. Эти доводы в целом подтвердила судебно-медицинская экспертиза по иску жены умершего. Специалисты пришли к выводам, что медпомощь оказали некачественно и несвоевременно, а медицинские документы заполнили плохо. Но самому Дворову эксперты сделали неблагоприятный прогноз. Тромбоз мог произойти в любой момент времени, и даже эффективное лечение никак от этого не спасает, указано в заключении судебной экспертизы.

 Экспертиза подтвердила, что пациента лечили неправильно, но признала, что это вряд ли помогло бы его спасти.

Из этого Мегионский городской суд сделал вывод, что иск надо удовлетворить частично. Дворовой не полагается компенсация моральных страданий после смерти супруга, потому что он погиб не по вине врачей. В то же время больница должна заплатить ей за неправильное лечение мужа. С таким обоснованием горсуд предписал учреждению перечислить истцу 750 000 руб. компенсации морального вреда.

Практика Суд взыскал 1 млн рублей за смерть пациентки из-за неправильного диагноза

Но Суд Ханты-Мансийского автономного округа – Югры отменил это решение. Он решил, что нижестоящая инстанция разрешила два требования: отказала в компенсации за смерть и присудила компенсацию за неправильное лечение. С первой частью апелляция согласилась, но отменила решение о выплате 750 000 руб. По мнению суда округа, здесь первая инстанция вышла за пределы заявленных требований. Ведь Дворова требовала компенсацию за моральные страдания из-за смерти, наступившей в результате неправильного лечения, а не за само неправильное лечение. Такие выводы можно сделать из апелляционного определения № 33-2030/2018.

Но Верховный суд увидел здесь ошибку. «Апелляция неправомерно разделила одно исковое требование на два самостоятельных», – указал он. Это произошло, потому что суд субъекта не принял во внимание фактические основания иска, решила коллегия ВС под председательством Людмилы Пчелинцевой. А ведь Дворова писала в иске, что мужу неправильно поставили диагноз, оставили без лечения, а в момент клинической смерти он лежал на полу. Истица переживала нравственные страдания из-за состояния здоровья близкого человека, но апелляция это проигнорировала, указывается в определении № 69-КГ 18-22. С такими выводами гражданская коллегия ВС отменила постановление суда округа и оставила в силе решение первой инстанции.

Взыскание морального вреда с больниц: сложности и у истцов, и у судов

Позиция Верховного суда в этом деле нетипичная, потому что суды вообще неохотно удовлетворяют требования о компенсации морального вреда, даже если он четко сформулирован, заявлен и обоснован, признает генеральный директор «Факультета медицинского права» Полина Габай. При этом требования о компенсации морального вреда в рамках медицинских дел сложные и специфичные, а категория «Моральный вред» – достаточно субъективная, говорит Габай. Поэтому практика, по ее словам, является «совершенно различной». Самим судьям трудно ориентироваться в размерах компенсаций, потому что суммы в судебных актах обычно скрыты, добавляет юрист PB Legal Надежда Симакова. 

Актуальные темы СПИД по ошибке: кто заплатит за неверный диагноз

Но при этом и сами заявления часто написаны плохо, делится Габай: «Пациенты и их родственники могут не указать, в чем конкретно выразился моральный вред, не представить никаких доказательств его причинения». Это еще одна причина, по которой иски не удовлетворяют или присуждают компенсацию значительно меньше, чем заявлено, говорит Габай. А по наблюдениям Симаковой, бывает сложно доказать противоправность и причинно-следственную связь. «Например, суды зачастую отказывают в компенсациях, если развитие заболевания несколько отклоняется от нормального и не совсем очевидно, была ли возможность избежать развития осложнения», – рассказывает Симакова. В таких случаях суды не подтверждают прямой причинно-следственной связи между медпомощью и последствиями.

«Суды часто отказывают в компенсациях, если развитие заболевания несколько отклоняется от нормального и не совсем очевидно, была ли возможность избежать развития осложнения».

Но для истцов по этой категории дел есть и хорошие новости. Им становится легче, потому что в последние годы снижаются необоснованно завышенные стандарты доказывания, в том числе в делах о моральном вреде, утверждает Симакова. «В частности, Верховный суд разрешил взыскивать компенсацию за врачебную ошибку, если вреда здоровью не было, а были лишь нравственные страдания», – юрист PB Legal приводит в пример разъяснение из Обзора судебной практики ВС № 4 (2016).

В целом, говорит Габай, пациенты и их родственники все чаще судятся с больницами, в том числе предъявляют иски о компенсации морального вреда. По ее словам, это не только российская, но и мировая тенденция.

* – имя и фамилия изменены редакцией.

• Верховный суд РФ

Московский областной суд изготовил мотивированное апелляционное определение по делу № 33-3154/2022, которым взысканная с медучреждений компенсация морального вреда за смерть пациентки в результате неправильного лечения COVID-19 была увеличена в девять раз – с 50 тыс. до 450 тыс. руб.

Суд посчитал, что 50 тыс. руб. могут компенсировать моральный вред за смерть матери

Как ранее сообщала
«АГ», 10 мая 2020 г. пожилая жительница Подмосковья Анна Самохвалова вызвала врача на дом в связи с высокой температурой. Прибывшая врач порекомендовала пенсионерке лишь прием лекарств «Арбидол» и «Ибуклин», при этом она не предложила женщине сдать анализ на коронавирус и провести компьютерную томографию, хотя та находилась в группе риска. Спустя три дня у Анны Самохваловой вновь поднялась температура свыше 40 °С, прибывший по вызову врач «скорой» сделал ей укол, послушал дыхание пациентки и сказал, что легкие чистые, а также сообщил, что на следующий день к ней придет медработник для взятия анализа на коронавирус. Тогда же женщине был поставлен диагноз – легкое течение ОРВИ.

На следующий день Анне Самохваловой вновь стало плохо, по приезде родственников она едва дышала. «Скорая» отвезла ее в Шатурскую центральную районную больницу, где врач отказался принимать пациентку для лечения со ссылкой на отсутствие снимка компьютерной томографии и свободного аппарата ИВЛ. Позже в приемном покое больной сделали рентгенограмму, которая показала полное поражение легких. В итоге Анна Самохвалова скончалась в приемном отделении, не получив никакой медицинской помощи. Согласно справке о смерти, ее причиной стали дыхательная недостаточность, вирусная пневмония, коронавирусная инфекция и гипертрофическая кардиомиопатия.

Сын покойной Павел Самохвалов обратился в Шатурскую городскую прокуратуру с требованием провести проверку относительно бездействия медиков в отношении лечения его матери. По результатам проверки прокуратура сделала вывод, что медицинский персонал Московской областной станции скорой медицинской помощи и Шатурской ЦРБ не принял необходимые меры по госпитализации Анны Самохваловой, не провел в отношении нее никакого лечения и не выписал ни одного рецепта, что привело к ее смерти. Прокуратура сочла, что медики нарушили требования Минздрава России от 19 марта 2020 г. № 198н «О временном порядке организации работы медицинских организаций в целях реализации мер по профилактике и снижению рисков распространения новой коронавирусной инфекции COVID-19», согласно которым относящиеся к группе риска пациенты с признаками ОРВИ подлежат госпитализации. В связи с этим прокуратура вынесла представление главному врачу Шатурской ЦРБ об устранении нарушений законодательства по охране здоровья граждан, материал проверки был направлен в соответствующий следственный орган для принятия решения.

При этом врачебная комиссия Юго-Восточного филиала Московской областной станции скорой медицинской помощи по итогам проверки сочла, что при первом вызове бригады «скорой помощи» оснований для экстренной госпитализации не имелось. Во время второго вызова «скорой», по мнению комиссии, Анна Самохвалова была незамедлительно эвакуирована в больницу, при этом был выявлен дефект в оказании медпомощи – не была проведена катетеризация вены ввиду объективных причин.

Впоследствии Павел Самохвалов обратился с иском к медицинским учреждениям, потребовав взыскать с них в солидарном порядке компенсацию морального вреда в размере 2 млн руб.

Шатурский городской суд Московской области счел, что, согласно предоставленным медицинским документам, госпитализация Анны Самохваловой была показана только 14 мая 2020 г., когда было установлено ее тяжелое состояние, тогда как 11 мая при посещении врачом на дому и 13 мая при вызове «скорой помощи» показаний для госпитализации не имелось. Причиной смерти Анны Самохваловой стало осложнение коронавирусной инфекции – двухсторонняя пневмония, при этом коронавирусная инфекция имелась у пациентки до оказания ей медицинской помощи. Следовательно, указал суд, между имевшимся у женщины заболеванием и наступлением ее смерти имеется прямая причинно-следственная связь.

Читайте также

«При рассмотрении оказания медицинской помощи Анне Самохваловой 11, 13 и 14 мая 2020 г. выявлены дефекты оказания медицинской помощи, которые не вызвали у нее нового заболевания (состояния), то есть с судебно-медицинской точки зрения не состоят в прямой причинно-следственной связи с наступлением ее смерти. Вместе с тем в данном случае юридическое значение может иметь и косвенная (опосредованная) причинная связь, если дефекты (недостатки) оказания медицинской помощи могли способствовать ухудшению состояния здоровья пациента и привести к неблагоприятному для него исходу, то есть к смерти», – подчеркивалось в решении суда, которым исковые требования были удовлетворены частично: с ответчиков в пользу истца взыскана компенсация морального вреда в размере 50 тыс. руб.

Доводы апелляционной жалобы

Впоследствии представитель Павла Самохвалова, адвокат АП г. Москвы Григорий Червонный, подал в его интересах апелляционную жалобу (есть у «АГ»), в которой помимо прочего отмечалось, что Анна Самохвалова обратилась за медицинской помощью еще 2 мая 2020 г., но должной реакции от врачей не было. Это обстоятельство, в частности, подтверждалось объяснительной фельдшера: «Таким образом, вопрос о том, допущена ли Анной Самохваловой неосторожность и является ли она грубой, решен судом без учета фактических обстоятельств дела. Косвенно оценивая связь даты обращения Анны Самохваловой с развитием у нее течения заболевания, появлением патологических симптомов и синдромов, суд очевидно вышел за пределы своей компетенции».

В жалобе указывалось на то, что определенный нижестоящим судом размер компенсации морального вреда в 50 тыс. руб. не соответствует требованиям закона, явно несоразмерен характеру и объему нравственных страданий. «Полагаю, что суд не учел в полной мере положения ч. 2 ст. 151 ГК РФ, регламентирующей, что при определении размеров компенсации морального вреда суд принимает во внимание степень вины нарушителя и иные заслуживающие внимания обстоятельства. Суд должен также учитывать степень физических и нравственных страданий, связанных с индивидуальными особенностями лица, которому причинен вред», – указал адвокат.

Как подчеркивалось в жалобе, с учетом того что понятия «разумность» и «справедливость», используемые в ст. 1101 ГК РФ в качестве требования, которым должен руководствоваться суд при определении размера компенсации морального вреда, являются оценочными, разрешение вопроса о том, является ли обоснованным тот или иной размер компенсации вреда, требует установления и исследования фактических обстоятельств конкретного дела, что, по мнению истца, судом не было сделано в полном объеме. Так, согласно п. 32 Постановления Пленума ВС РФ от 26 января 2010 г. № 1 «О применении судами гражданского законодательства, регулирующего отношения по обязательствам вследствие причинения вреда жизни или здоровью гражданина» при определении размера компенсации морального вреда суду с учетом требований разумности и справедливости следует исходить из степени нравственных или физических страданий, связанных с индивидуальными особенностями лица, которому причинен вред, степени вины нарушителя и иных заслуживающих внимания обстоятельств каждого дела.

Кроме того, в жалобе отмечалось, что первая инстанция также не учла ряд обстоятельств: у истца были очень близкие отношения с матерью, которая часто заботилась о внуках; после ее смерти у мужчины началась затяжная депрессия с нарушениями ночного сна; ранее он купил для матери квартиру, в которой планировал жить вместе с ней и своей семьей, но теперь это потеряло смысл.

Мособлсуд увеличил размер компенсации в девять раз

Рассмотрев дело, Судебная коллегия по гражданским делам Мособлсуда согласилась с выводом первой инстанции о наличии оснований для взыскания с ответчиков компенсации морального вреда, поскольку они соответствуют фактическим обстоятельствам дела, основаны на собранных по делу доказательствах и правильном применении норм материального права, регулирующих спорные правоотношения.

Апелляция также поддержала вывод о наличии косвенной причинно-следственной связи между дефектами оказания медицинской помощи и ухудшением состояния здоровья Анны Самохваловой и ее смертью. При этом Мособлсуд отметил, что ответчиками не были представлены достаточные допустимые и бесспорные доказательства отсутствия их вины в оказании медпомощи ненадлежащего качества, наличии дефектов оказания такой помощи в Шатурской центральной районной больнице, находящихся в непрямой причинно-следственной связи с наступлением смерти больной, а также доказательства того, что при оказании последней медпомощи надлежащего качества не удалось бы избежать наступления неблагоприятного исхода в виде ее смерти.

В то же время апелляция не согласилась с размером взысканной компенсации морального вреда и порядком ее взыскания. Она посчитала, что определенный судом размер компенсации морального вреда не соответствует нормам материального и процессуального права, разъяснениям Пленума Верховного Суда РФ, существенности допущенных каждым из ответчиков недостатков оказания медицинской помощи Анне Самохваловой и вине каждого из них, а также негативным последствиям, которые возможно было бы избежать при оказании качественной и своевременной медицинской помощи в случае своевременного диагностирования коронавирусной инфекции и избрании необходимых метода и тактики лечения. Также областной суд посчитал, что присужденная компенсация не отвечает требованиям разумности и справедливости, принципу конституционной ценности семейных связей, которые были разрушены смертью Анны Самохваловой, жизни и здоровья человека, а также не отвечает задачам гражданского судопроизводства по защите нарушенных прав и укреплению законности и правопорядка, предупреждению правонарушений.

Мособлсуд добавил, что, определяя размер компенсации морального вреда, нижестоящий суд исходил из того, что пациентка почувствовала себя плохо еще 6 мая 2020 г., однако впервые обратилась к врачу 11 мая, тем самым проявив грубую неосторожность в виде непринятия мер к своевременному обращению за медицинской помощью. Данный вывод, указала апелляция, основан на неправильном применении норм материального права, поскольку материалы дела не содержат сведений о том, что в период с 6 по 10 мая состояние здоровья больной давало объективные основания полагать необходимость экстренного обращения к врачу. Более того, при первичном посещении Анны Самохваловой врача 11 мая госпитализация ей показана не была.

«В материалах дела также отсутствуют доказательства того, что необращение Анны Самохваловой за медицинской помощью в период с 6 по 10 мая 2020 г. находится в какой-либо (прямой, косвенной) причинно-следственной связи с наступившей смертью, а также что после обращения Анны Самохваловой за медицинской помощью, начиная с 11 мая 2020 г., она была в таком состоянии, при котором не могла быть спасена в случае оказания качественной и своевременной медицинской помощи. Таким образом, в действиях (бездействии) Анны Самохваловой отсутствовала грубая неосторожность, поэтому уменьшение судом размера компенсации морального вреда на основании абз. 1 п. 2 ст. 1083 ГК РФ является неправильным», – отметил Мособлсуд, который изменил решение нижестоящего суда в части компенсации морального вреда и установленного порядка его взыскания.

В связи с этим апелляционный суд увеличил размер компенсации до 450 тыс. руб.: 400 тыс. руб. подлежат взысканию с Шатурской центральной районной больницы, остальная сумма – с Московской областной станции скорой медицинской помощи.

Эксперты «АГ» оценили выводы апелляции

В комментарии «АГ» адвокат Григорий Червонный сообщил, что он доволен размером присужденной апелляцией компенсации морального вреда: «Мой доверитель также доволен, но в настоящее время он определяется с возможностью подачи кассационной жалобы».

Адвокат АП Челябинской области Елена Цыпина полагает, что апелляционный суд, изменяя решение, устранил нарушения, допущенные нижестоящим судом. «Полагаю, что суд первой инстанции вышел за пределы своей компетенции: это прежде всего касается его вывода о наличии в действиях матери истца грубой неосторожности, которая, по мнению суда, выразилась в непринятии мер к своевременному обращению за медпомощью. Такой вывод, безусловно, должен быть подтвержден специальными познаниями, однако в материалах дела такие доказательства отсутствуют», – отметила она.

Эксперт также обратила внимание на то, что вопрос о своевременности госпитализации и так называемой точке невозврата, то есть дате или моменте возникновения необратимых изменений в организме Анны Самохваловой, а также вопросы о наличии причинно-следственной связи между ее необращением в период с 6 по 10 мая 2020 г. за медпомощью и ее смертью либо возникшими необратимыми состояниями организма, приведшими к ее смерти, перед экспертной комиссией не ставились и ею не исследовались. «Иные доказательства, подтверждающие вывод суда первой инстанции о наличии грубой неосторожности, в материалах дела отсутствуют. В связи с этим апелляция обоснованно пришла к выводу, что в действиях (бездействиях) покойной отсутствовала грубая неосторожность и у суда не имелось оснований для столь заниженной суммы компенсации морального вреда. Комментируемое апелляционное определение – одно из немногих решений, которое хоть немного, но приближает практику к реальной сумме возмещения такого вреда. Ранее по аналогичным делам с установленной непрямой причинно-следственной связью суммы компенсации морального вреда, назначаемые судом, были крайне малы. В последнее время отмечается увеличение взысканных сумм компенсаций морального вреда за ненадлежащее оказание медицинской помощи. И настоящее решение Мособлсуда – как раз подтверждение этому», – резюмировала Елена Цыпина.

Адвокат КА «АДВОКАТ» Анна Мамонова полагает, что апелляция обоснованно изменила решение первой инстанции. «Сложность данного дела, на мой взгляд, заключалась в разграничении степени ответственности каждого из ответчиков. Именно поэтому экспертами установлена косвенная причинная связь. Очевидно, что никто из врачей не желал наступления смерти пациентки, но в совокупности допущенных дефектов были созданы предпосылки развития столь неблагоприятных последствий», – заметила она.

Адвокат полагает, что по вопросу компенсации морального вреда даже Верховный Суд не дает четких критериев оценки. «В частности, в п. 32 Постановления Пленума ВС РФ от 26 января 2010 г. № 1 Суд указывал, что важно учесть заслуживающие внимания фактические обстоятельства дела, а также требования разумности и справедливости, соразмерности компенсации последствиям нарушения прав как основополагающие принципы, предполагающие установление судом баланса интересов сторон. То есть в каждом конкретном деле стороне предстоит доказывать наличие нравственных переживаний, обосновывая заявленную к компенсации сумму. Суд же должен оценить все доказательства и принять верное решение. Очевидно, что наступление столь неблагоприятных последствий, как смерть пациента, даже при косвенной причинной связи не может быть оценено в размере 50 тыс. руб.», – подытожила эксперт.

Право получить компенсацию морального вреда от врачебной ошибки имеет не только пациент, но и его близкие родственники: члены семьи также могут испытывать нравственные страдания из-за неэффективного лечения родственника, поясняет Верховный суд (ВС) РФ.

---

Он указал, что именно врачи должны доказывать, что медицинская помощь была своевременной и квалифицированной и не могла причинить ущерба, поскольку закон возлагает на причинителя вреда презумпцию виновности. 

В определении также подчеркивается, что апелляционные инстанции должны полноценно изучать поступившее им дело, а не просто под копирку переписывать выводы первой инстанции. 

Суть дела 

Суд установил, что супруга заявителя обратилась в приемный покой Гусевской центральной районной больницы с жалобами на высокое давление и головные боли. Женщине поставили артериальную гипертензию и направили на амбулаторное лечение у терапевта и окулиста. Менее чем через месяц пациентка скончалась. 

Из материалов дела следует, что вдовец обращался с заявлением в правоохранительные органы, которые выяснили, что медицинская помощь «была оказана с дефектами», тем не менее экспертиза решила, что допущенные нарушения не могли повлиять на развитие летального исхода и не состоят в прямой причинно-следственной связи с наступлением смерти. В итоге в возбуждении уголовного дела было отказано. 

Тем не менее заявитель считает, что потерял жену именно из-за некомпетентности врачей, которые не провели полного обследования пациентки и не стали ее госпитализировать. Поэтому он подал на медиков в суд, требуя компенсации морального вреда за гибель супруги. 

Суд первой инстанции не нашел оснований для признания больницы ответственной за смерть пациентки. 

Он указал, что раз нет подтверждений, что именно «дефективная» медицинская помощь привела к гибели пациентки, то рассчитывать на моральный ущерб от врачебной ошибки могла бы сама погибшая, но не ее супруг. 

Суд апелляционной инстанции согласился с такими выводами и их правовым обоснованием.

Позиция ВС 

ВС в определении напомнил, что при первичной артериальной гипертензии необходимо медицинскими мероприятиями для диагностики заболевания, состояния являются прием (осмотр, консультация) следующих врачей-специалистов: кардиолога, невролога, офтальмолога, терапевта, эндокринолога.

Если пациенту медицинская помощь оказывается ненадлежащим образом, то «требования о компенсации морального вреда могут быть заявлены родственниками и другими членами семьи такого гражданина, поскольку, исходя из сложившихся семейных связей, характеризующихся близкими отношениями, духовным и эмоциональным родством между членами семьи, возможно причинение лично им (то есть членам семьи) нравственных и физических страданий (морального вреда) ненадлежащим оказанием медицинской помощи этому лицу», отмечает ВС. 

Он напоминает, что ответственность за причинение вреда возлагается на лицо, причинившее вред, если оно не докажет отсутствие своей вины. Установленная статьей 1064 ГК РФ презумпция вины причинителя вреда предполагает, что доказательства отсутствия его вины должен представить сам ответчик (пункт 11 постановления Пленума от 26 января 2010 года №1, статьей 1064 ГК РФ), указывается в определении. 

То есть именно больница должна была доказать отсутствие своей вины в причинении морального вреда заявителю в связи со смертью его жены, которой медицинскую помощь оказали ненадлежащим образом, поясняет ВС. 

Однако суды первой и апелляционной инстанций неправильно истолковали и применили к спорным отношениям нормы материального права: они возложили на истца бремя доказывания обстоятельств, касающихся некачественного оказания медицинской помощи и причинно-следственной связи между дефектами оказания медицинской помощи и наступившей смертью.

Не основан на законе и вывод суда о том, что наличие дефектов оказания медицинской помощи без подтверждения того, что именно они привели к ее смерти, могло свидетельствовать о причинении морального вреда только самой потерпевшей, а не ее супругу, считает высшая инстанция. 

«Делая такой вывод, суд не принял во внимание, что здоровье — это состояние полного социального, психологического и физического благополучия человека, которое может быть нарушено ненадлежащим оказанием пациенту медицинской помощи, а при смерти пациента нарушается и неимущественное право членов его семьи на здоровье, родственные и семейные связи, на семейную жизнь», — указывает ВС.

Он напомнил, что законодатель, закрепив в статье 151 ГК РФ общие правила компенсации морального вреда, не установил ограничений в отношении случаев, когда допускается такая компенсация. 

При этом ВС разъяснял, что моральный вред может заключаться, в частности, в нравственных переживаниях в связи с утратой родственников — абзац второй пункта 2 постановления Пленума от 20 декабря 1994 года №10. 

«Отсутствие в законодательном акте прямого указания на возможность компенсации причиненных нравственных или физических страданий по конкретным правоотношениям не всегда означает, что потерпевший не имеет права на возмещение морального вреда (абзац третий пункта 4 постановления этого же Пленума)», — подчеркивает ВС. 

Формальный подход 

Истец последовательно указывал на то, что в результате смерти супруги ему причинен существенный моральный вред, выразившийся в переживаемых им тяжелых нравственных страданиях, до настоящего времени он не может смириться с утратой. Осознание того, что супругу можно было спасти оказанием своевременной и квалифицированной медицинской помощи, причиняет ему дополнительные нравственные страдания. 

Заявитель считает, что в случае оказания супруге своевременной квалифицированной медицинской помощи, она была бы жива, в то время как врачи даже не направили пациентку к неврологу.

Однако суды не дали оценку доводам заявителя и не выясняли, предприняла ли больница все необходимые и возможные меры по спасению пациентки из опасной для ее жизни ситуации, и способствовали ли выявленные дефекты оказания медицинской помощи развитию неблагоприятного исхода.

Суд, отказывая в компенсации, ссылался на выводы экспертизы об отсутствии связи между действиями врачей и гибелью пациентки. 

Но заключение эксперта не является исключительным средством доказывания и должно оцениваться в совокупности со всеми имеющимися в деле доказательствами, напоминает ВС. 

Заявитель счел, что выводы экспертизы носят предположительный характер. Однако суд не стал ни вызывать специалистов в процесс для более подробного исследования вопроса, ни назначать судебную экспертизу, удивился ВС.

Он считает, что суд обязан был дать самостоятельную оценку юридически значимому вопросу о наличии либо отсутствии причинно-следственной связи между действиями ответчика и смертью пациентки, при необходимости поставив вопрос о назначении судебной экспертизы.

Ввиду изложенного вывод суда первой инстанции об отсутствии доказательств, подтверждающих наличие причинной связи между дефектами оказания медицинской помощи, допущенными больницей, и наступившей смертью супруги истца не может быть признан основанным на законе, указывает высшая инстанция. 

Апелляционная же инстанция не только не исправила допущенные нарушения, но и фактически уклонилась от повторного рассмотрения дела по требованиям заявителя. Областной суд лишь дословно воспроизвел в апелляционном определении текст решения суда первой инстанции, констатирует ВС. 

«Приведенные обстоятельства, по мнению Судебной коллегии, свидетельствуют о формальном подходе как суда первой, так и суда апелляционной инстанций к рассмотрению настоящего дела, в котором разрешался спор, связанный с защитой гражданином нематериальных благ, что привело к нарушению задач и смысла гражданского судопроизводства, установленных статьей 2 ГПК РФ, и права (истца) на справедливую, компетентную, полную и эффективную судебную защиту, гарантированную каждому статьей 8 Всеобщей декларации прав человека, пунктом 1 статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, пунктом 1 статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, а также частью 1 статьи 46 Конституции Российской Федерации», — подчеркивается в определении.

В связи с чем ВС РФ отменил апелляционное определение и направил дело на новое рассмотрение в Калининградский областной суд.

Алиса Фокс

• Главная
• Правовые ресурсы
• Подборки материалов
• Компенсация морального вреда не верный диагноз

Компенсация морального вреда не верный диагноз

Подборка наиболее важных документов по запросу Компенсация морального вреда не верный диагноз (нормативно–правовые акты, формы, статьи, консультации экспертов и многое другое).

Судебная практика

Статьи, комментарии, ответы на вопросы

Нормативные акты

Уважаемые коллеги, хочу поделиться с вами практикой по делу о компенсации морального вреда, в связи с некачественным оказанием лечебным учреждением медицинских услуг, приведших к смерти пациента.

Фабула дела такова: в 2015 году семейная пара обратилась в детскую больницу с жалобами на высокую температуру у их ребенка. После осмотра ребенка, врач приемного отделения рекомендовала госпитализацию. Но поскольку это был выходной день, посоветовала родителям съездить домой, чтобы покормить ребенка, собрать вещи, и вернуться в больницу.

Такой алгоритм действий врач объяснила тем, что на кормление ребенок не попадет ввиду того, что кухня готовит исходя из количества детей, находящихся в стационаре. Тем более ничего серьезного у ребенка врач не видела.

Родители последовали совету врача, однако по дороге домой ребенок в автомобиле уснул, а после пробуждения стал тяжело дышать, задыхался. Видя это, родители в срочном порядке поехали обратно в приемное отделение больницы.

Врач-терапевт приемного отделения провела повторный осмотр совместно с ЛОР-врачом, после которого сказала, что ребенка нужно срочно госпитализировать в инфекционное отделение, которое находится в другом корпусе.

При этом врач спросила, имеется ли у родителей личный автомобиль. После положительного ответа врач выдала родителям на руки документы на госпитализацию и сказала, что на личном автомобиле они доедут быстрее, чем потребуется ожидать машину скорой помощи.

Родители с ребёнком на руках в течение нескольких минут прибыли в инфекционный корпус. В приемном отделении инфекционного корпуса врач и вызванный им заведующий отделением, сказали родителям, что тот, кто отпустил их с ребенком в таком состоянии поступил неправильно, поскольку ребенок почти не дышит и находится в тяжелом состоянии.

Родителей попросили ожидать, а ребенка забрали в бокс, где начали оказывать ему медицинскую помощь. Спустя примерно через час была вызвана реанимация, и родителям сообщили, что у ребенка произошла остановка дыхания и сердца, наступило состояние клинической смерти.

Реанимационная бригада смогла восстановить сердечную деятельность и перевела ребенка в реанимационное отделение, которое располагается в основном корпусе больницы.

На третьи сутки нахождения в реанимации врачи установили верный диагноз – эпиглоттит. Согласно литературным данным, это достаточно редкое инфекционное заболевание, которые вызывает отек надгортанника, в результате чего пациент задыхается.

Через несколько месяцев, не приходя в сознание, в реанимации ребенок умер.
Было возбуждено уголовное дело, проведена судебно-медицинская экспертиза, для производства которой были привлечены судмедэксперты из соседнего региона, чтобы исключить влияние врачей, оказывавших помощь ребенку, на ход ее проведения.

Были достаточные основания полагать, что после смерти ребенка, врачи, которые оказывали медицинскую помощь на всех этапах до лечения в реанимации, переделывали медицинские документы.

Это следует из явного несоответствия времени поступления пациента в больницу в медицинских документах и тем, какое время указывали родители и из показаний врачей.

По результатам экспертизы уголовное дело было прекращено, поскольку экспертам не удалось ответить на многие вопросы ввиду низкой информативности записей врачей. Однако даже в этой экспертизе отмечалось, что имелись как дефекты оказания медицинской помощи, так и дефекты ее организации.

В частности, реанимационные мероприятия проводил врач приемного отделения, у которого не ясно имелся ли сертификат анестезиолога-реаниматолога (он отсутствовал), врачами основного корпуса была неверно осуществлена маршрутизация пациента, а именно в то лечебное учреждение, в котором заведомо отсутствовало отделение реанимации, не выполнены требования медицинских стандартов, избраны неэффективные способы введения лекарственных препаратов и ряд других.

С экспертизой, как доказательством вины медицинского учреждения в смерти ребенка, я обратился в суд с иском о взыскании морального вреда и расходов на погребение, поскольку имелась пусть и редкая, но положительная судебная практика других регионов по аналогичным делам.

В судебном заседании были допрошены врачи, которые оказывали медицинскую помощь ребенку, которых суд привлек в качестве третьих лиц.

Некоторые из них пытались переложить вину за случившееся на родителей. Якобы во время первичного обращения в приемное отделение основного корпуса больницы, врач направила ребенка на госпитализацию, предложив одному из родителей съездить за вещами, а второму остаться с ребенком в больнице.

Однако родители ее не послушали и вместе с ребенком поехали домой за вещами. Несмотря на это, отказ от госпитализации она оформлять не стала, поскольку в принципе родители были согласны на госпитализацию. Спустя час родители не вернулись, и она сделала отметку о том, что пациент на госпитализацию не явился (родители убеждены, что данная запись сделана врачом после случившейся трагедии).

После повторного обращения родителей врач сказала, что она совместно с врачом-терапевтом осматривала ребенка. Оба врача предлагали родителям вызвать машину скорой помощи, но родители отказались, пояснив, что поедут сами.

Эти слова врачей были опровергнуты показаниями свидетеля, ребенку которой оказывали помощь после моих клиентов. Женщина пояснила, что хорошо запомнила родителей и ребёнка, поскольку она лично громко возмущалась тем, что ребенка в таком тяжелом состоянии не госпитализировали, а отпустили с родителями. При этом скорую помощь врачи вызвать не предлагали, сказали, что с ребенком все в порядке.

Врач-педиатр приемного отделения инфекционного корпуса пояснил, что ребенок был доставлен к нему в тяжелом состоянии с диагнозом, который является показанием к госпитализации в реанимационное отделение (которого в их корпусе нет), но поскольку ребенок находился у них, то было принято решение об оказании ребенку помощи, а в дальнейшем осуществить его перевод.

Представитель больницы придерживалась позиции, что раз уголовное дело прекращено, значит вины больницы нет.

По своей инициативе суд назначил судебную экспертизу в «РЦСМЭ» — одном из ведущих научных учреждений в области судебной экспертизы.
Проведение экспертизы затянулось примерно на два года…

Согласно экспертному заключению «РЦСМЭ», были установлены примерно такие же выводы, как в первой экспертизе. А именно, что во время первичного обращения в основной корпус, ребенка нужно было дообследовать и госпитализировать.

Во время повторного обращения следовало осуществить госпитализацию ребенка в реанимационное отделение, территориально расположенное в этом же корпусе, силами реанимационной бригады.

То есть, версия врачей, что родителям предлагался вызов машины скорой помощи для доставления в инфекционное отделение, расположенное в другом месте, полностью опровергалась.

Также были отмечены ошибки диагностики, несоблюдение врачами стандартов оказания медицинской помощи, оформления медицинских документов, из-за которых в полной мере о состоянии ребенка судить невозможно.

Следует отменить, что имелся приказ главного врача больницы, согласно которому наличие диагноза, установленного в приемном отделении основного корпуса в момент повторного поступления ребенка, являлось показанием для госпитализации в реанимационное отделение основного корпуса.

То есть врачи, направив ребенка в инфекционный корпус, прямо нарушили приказ главного врача.

Однако, установить прямую причинно-следственную связь между действиями врачей и смертью ребенка эксперты не смогли, в первую очередь из-за низкой информативности записей в медицинских документах.
В прениях сторон прокурор, к моему удивлению, просила суд отказать в удовлетворении иска.

После непродолжительного нахождения в совещательной комнате суд отказал в удовлетворении исковых требований.

Решение суда я конечно обжаловал, потому что считал, что вина врачей безусловно имелась. Хотя родители ребенка уже не верили в то, что суд встанет на их сторону.

Примечательно, что после подачи жалобы, прокурор, которая просила суд отказать в удовлетворении иска, узнав о наличии моей жалобы, сама обжаловала решение суда.

В итоге областной суд решение суда первой инстанции отменил, частично удовлетворив исковые требования. Размер присужденной компенсации морального вреда разумеется не заменит родителям умершего ребенка. Важно отметить, что родители изначально ставили цель доказать наличие вины лечебного учреждения, чтобы подобная трагедия не повторилась.

После установления судом наличия вины лечебного учреждения, по просьбе родителей я готовлю жалобу на постановление о прекращении уголовного дела, поскольку теперь в моем распоряжении имеется апелляционное определение и экспертиза «РЦСМЭ» с весьма интересными выводами.